Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она была прекрасной и до этого.
– Нет, не была, – возразила Гарриет. – В ней царил какой-то претенциозный хаос.
– Ты не знаешь, что такое „претенциозный"…
– Знаю. Мне рассказывал Алистер. Это означает стараться выглядеть значительнее, чем ты есть на самом деле.
Роберт сказал, что Гарриет просто заводит Лиззи. Он считает, что ей нравится жить в центре города, а в Грейндж она бегает потому, что там ее хорошо принимают. Кроме того, она чувствует легкое превосходство, потому что жила в этом доме до Принглов. И, конечно, ее привлекает этот парень, Фрэйзер. Немного повышенным тоном, каким Роберт в последнее время часто стал разговаривать с Лиззи, он заявил, что квартира – это их новый старт, что следует рассматривать их переезд именно с этой точки зрения и что того, чего они уже однажды добились с нуля, они смогут добиться снова.
Но Лиззи про себя не согласилась с этим. Она вдруг обнаружила, что ждет не дождется начала нового семестра в Уэстондэйле. Трудно поверить – ее третьего семестра там! Она оказалась хорошим секретарем канцелярии. Даже миссис Дриздэйл, опасавшаяся поначалу явной независимости в суждениях и поведении Лиззи, была так довольна ее деловыми качествами, что сказала со своими многозначительными кивками и жестами о своем удивлении тому обстоятельству, что не успела одна дверь захлопнуться (миссис Мэйсон), как открылась другая, еще более дееспособная (Лиззи). Комната канцелярии сильно изменилась, освобожденная от всех этих безвкусных поделок, с заработавшим наконец компьютером – подарком родительского комитета. Количество ящиков с карточками на учеников было резко сокращено, коричнево-оранжевые занавески сняты и засунуты за шкаф с потерянными вещами, а по-прежнему часто звонивший телефон уже не исторгал постоянного потока жалоб, подогревавших в свое время миссис Мэйсон в ее убеждении, что племя родителей существует исключительно для того, чтобы мучить ее. Несомненно, приход Лиззи в Уэстондэйл был удачей для школы, равно как, по словам Роберта, потерей для „Галереи".
Она не хотела заниматься осенними закупками товара.
– Пожалуйста, – попросил Роберт.
Они находились в офисе „Галереи", забитом коробами, поскольку он теперь одновременно служил и складом. Лиззи записывала домашние расходы. Она аккуратно вела их с тех пор, как закончила курсы по учету, но теперь делала это с какой-то маниакальной тщательностью, которую Роберт помнил у своей матери. „Четыре марки по полпенни, две упаковки филе трески по девять пенсов каждая, старая картошка по шесть пенсов".
– Тебе обязательно заниматься этим?
– Ты же знаешь, что я должна, – ответила Лиззи, стуча по кнопкам калькулятора. – Ты представляешь, смена набоек и подошв на твоих туфлях обошлась в шестнадцать фунтов.
– Тогда я буду носить шлепанцы.
– Не говори глупостей.
– Лиззи…
Лиззи увлеченно покрывала лист бухгалтерской книги длинными колонками цифр. Она наклонила голову, и рыжеватые волосы закрыли ее лицо от Роберта. На ней были джинсы и темно-синий свитер, на шее – шелковый шейный платок в горошек. Она похудела. Похудела значительно. Теперь он это заметил. Как, оказывается, легко жить с нем-то бок о бок и глядеть на этого кого-то, не замечая в действительности того, на что ты смотришь месяцами.
– Лиззи, я хочу, чтобы ты, как обычно, поехала со мной на ярмарку в Бирмингем. Как мы делали это всегда.
Лиззи перестала писать и повернулась к нему. Она несколько секунд смотрела на мужа.
– Я не хочу ехать.
– Почему?
Она тихо сказала, опустив глаза:
– Мне разонравилась „Галерея".
– Что?
– Я не люблю ее. Это камень на нашей шее. Роберт прикрыл лицо руками, затем убрал их и проговорил, заметно сдерживая себя:
– Это никакой не камень, Лиззи. Это наша жизнь, „Галерея" позволяет нам жить.
Лиззи вздохнула и вернулась к своим записям.
– Тогда я не могу объяснить, почему я не хочу ехать.
– Не хочешь же ты сказать, что предпочитаешь работу в школе работе в „Галерее"?
– Да, можно сказать и так.
– Лиззи!
– В Уэстондэйле мне не надо думать, там я просто делаю, что нужно. На несколько часов в день я погружаюсь в жизнь других людей, в проблемы, которые мне нравится разрешать, потому что лично меня они не касаются. Это своего рода свобода.
Роберт потянулся вперед и захлопнул книгу.
– Можно тебе напомнить, Лиззи, – сердито сказал он, – что я свободы такого рода лишен?
Она на мгновение подняла глаза и тут же опустила их.
– Извини…
Он схватил ее за запястье.
– Пойдем со мной.
– Куда?
– В „Галерею" – наше детище и нашу жизнь.
– Но я знаю ее.
– Я хочу, чтобы ты посмотрела на нее, как будто еще не знаешь, – сказал Роберт, открывая дверь и увлекая Лиззи за собой. – Я хочу, чтобы ты посмотрела на нее новыми глазами и увидела не только то, чем она является сейчас, но и перспективы, которые она способна обеспечить нам в будущем. Я хочу, чтобы ты взглянула на нее как следует. Именно сейчас, черт побери, ты должна помнить, что она – наша!
– Там будут посетители.
– В лучшем случае – один-два, – сказал Роберт, открывая дверь в магазин. Уже почти половина шестого.
Действительно, посетителей было двое. Женщина, отдающая Дженни указание свернуть в трубочку листы оберточной бумаги для подарков, и мальчик лет двенадцати, видимо, ее сын, любовно поглаживающий деревянных индийских уточек с клювами и глазами из бронзы. Дженни взглянула на входящих Роберта и Лиззи и вновь обратилась к покупательнице:
– Один фунт, пожалуйста.
– Целый фунт?!
– Бумага, которую вы выбрали, стоит пятьдесят пенсов за лист.
– У вас нет более дешевой?
– На нижней полке есть бумага по тридцать пять пенсов…
– Подождите, – сказала женщина. Она бросилась к полкам с оберточной бумагой. Дженни терпеливо начала разворачивать уже свернутую трубочку.
– Но она не такая симпатичная.
– Вы правы.
– Что же мне делать?
Роберт повел Лиззи в дальний конец магазина, который был заполнен товаром, стены увешаны африканскими коврами, подушки собраны в мягкие крутые горки, столы заставлены лампами, вазами, горшками и плетеными корзинками.
– Здесь нет больше места для нового товара, – сказала Лиззи.
– К осени появится, в прошлый месяц оборот увеличился.
Лиззи безнадежно посмотрела на литографии, которыми восхищался Луис.