пошли мы там с одной, с Кристиной… ну ты ее не знаешь… в кафе на Арбат, капучино попить. Она как бы своего парня вызвонила. С другом, грит, приходи. Ну, пришли. Этот друг выпендрила такой! Денисом звать… москвич. Сидели, болтали так, как бы нормально все. Вдруг он мне и говорит, Денис этот: ты к нам из какой губернии прибыла? Не из Тамбовской? Я так сижу, смотрю на него, не пойму, чего это он…

— Извини, я тоже не поняла. Он из Тамбова, что ли, разыскивает земляков?

— Да нет! Я ж тебе сказала, москвич он! В общем, он, паразит, заржал и говорит: у нас домработница была, тетя Груша, так она прям, как ты, разговаривала! Выговор, грит, у тебя какой-то немосковский.

Все эти денисы, кристины и прочие швырковские знакомцы, с их тренажерно-капучинными интересами, представлялись персонажами настолько убогими, что обсуждение их разговоров было пустой тратой времени, однако чувство провинциальной солидарности не позволило снова отделаться репликой невпопад и судорожным зевком.

— Не переживай, Анжелк! В Москве коренных жителей раз-два и обчелся. Наверняка родители этого Дениса сами прибыли из какого-нибудь Краснококшайска, поэтому он так и кичится своим столичным происхождением. Зря ты вообще с этим хамом разговаривала, я бы сразу ушла.

— А я вот не ушла! И говорю ему, Денису этому. Я, между прочим, из Тюмени. И у меня, между прочим, отец — генеральный директор нефтяной компании!.. Это я приврала, конечно. Но неважно! Чего ж, ты думаешь, он мне сказал? А-а-а, понятно, грит. Значит, твой папаша из этих, которые все народное добро разворовали? Я как взяла сумку, как дала ему по башке! Шубу схватила и убежала! Вот!

Молодец Швыркова! Постояла за честь семьи! С другой стороны, она здорово рисковала: что, если б парень догнал ее и тоже дал чем-нибудь тяжелым по голове?..

— Да брось ты! Чего он, дурак со мной связываться? Милиции же кругом навалом! Если б он меня только тронул, я б его засадила лет на пять! Козла такого!

Отважная крошка с вызовом подлила себе виски и вдруг, беспомощно уронив стакан на стол, залилась по-детски жалобными слезами, что для воображалы Анжелки было абсолютно нехарактерно. Срочно требовалась помощь психолога.

— Анжел, давай-ка разберемся. Почему этот Денис вдруг стал хамить тебе? О чем вы говорили? Сознавайся, ты слегка прихвастнула?

Снаряд попал в цель: растерев слезы по щечкам, большая любительница приврать в свою пользу, изобразить из себя крутую-раскрутую, смущенно потупилась.

— Да я рассказывала, как в Италии прошлый год была. Но ничего такого уж особенного в принципе как бы и не рассказывала. Просто, в каком отеле жила. Как мне кофе в номер приносили.

— Тогда все логично. Ты сама виновата, спровоцировала его. Зависть вылилась в агрессию. На будущее — хвались поменьше. В эпоху глубокого социального расслоения зависть подчас принимает гипертрофированные формы.

В восхищении открытый рот вызвал приятное чувство превосходства, без чего общение с Анжелкой, пожалуй, утратило бы всякий смысл.

— Ты такие классные словечки знаешь! Научи меня? Я б ему тогда сказала, этому козлу! А?

— Не знаю. Хорошо, давай попробуем…

Да-а-а, разве «словечкам» быстро научишь? Они с Павликом начали тренироваться еще в девятом классе. Выписывали из словаря иностранных слов всякие занятные словечки и в школе здорово прикалывались, используя их к месту и не к месту. Спросит кто-нибудь: эй, Киреева, чего по химии задали? — а ты пожмешь плечиками и выдашь что-нибудь вроде: узнаешь постфактум! Месяца два так развлекались. Потом изобрели еще одну веселую интеллектуальную игру. За основу взяли наидурацкое предложение: Сегодня отличная погода — с утра дождь со снегом, а вечером — гроза… — и принялись переводить его на разные иностранные языки, кроме, конечно, английского, которым в спецшколе никого не удивишь. Таскались в библиотеку, знакомых изводили, в результате перевели эту фразу с глубоким философским смыслом на семь европейских языков, грузинский, татарский и китайский, вызубрили все варианты и, возвращаясь домой из школы, с важным видом пикировались ими под недоуменно-завистливыми взглядами скулмейтс. Вот кое-что и застряло в памяти!

Но суть, конечно, не в этом, а в генетической страсти к научной и художественной литературе. Швыркова же не читает даже детективов, довольствуясь, как ребенок, яркими теле-видео-журнальными картинками. Песенки с рифмами: «я — твоя», «люблю — пою» или «слез твоих ручей в пламени свечей» — тоже не очень-то способствуют пополнению словарного запаса. Вообще, если бы по окончании школы Анжелка целый год не прозанималась с московскими репетиторами, которые четко знают свое дело, не видать бы ей даже платного обучения в универе как своих ушей!

При всем при том, надо отдать ей должное, Анжелка — натура любознательная. Иногда наморщит лобик и ни с того ни с сего поинтересуется:

— А Израиль — это где? Можешь мне на карте показать? — От точки на карте мира скуластенькая физиономия вытягивается. — Врешь! Такой маленький, и столько народу туда отвалило! Где же они все там помещаются? Ты, Таньк, небось, чего перепутала!

3

Новый год — самый замечательный, самый волшебный праздник! И самый грустный — если предстоит провести его в полном одиночестве. Поэтому смертельно обиженная на тетеньку, она недолго сопротивлялась, когда Жека позвонила и, как ни в чем не бывало, стала настойчиво приглашать к себе: «Танюха, давай подваливай тридцать первого! А хочешь, тридцатого. Я по тебе жуть как соскучилась! Обязательно приезжай! Будем встречать Новый год интернациональной компанией! Жалко, без нацменьшинств». Дрожащим от восторга голосом Жека сообщила: «Надька Шапиро выходит замуж! И за кого? За итальянца!» — и как будто между прочим добавила, что на все праздники джигит укатил в родной аул. Последняя новость вдохновила особенно…

По случаю приема иностранного гостя в квартире царил фантастический порядок. Нельзя же перед Европой ударить в грязь лицом! Вернее, грязью в лицо. В тишине, усиленной непривычной пустотой — отсутствием юбок, сапог, брюк, халатов и колготок, обычно валяющихся повсюду, а теперь распиханных по шкафам, — пахло хвойным освежителем воздуха. На девственно чистой глади кухонного стола лежала бумажная салфетка, испещренная карандашными каракулями.

Танюха, не успела тебе дозвониться! У меня ЧП!

Велели нам эти паразиты торговать сегодня до позднего вечера! Эксплуататоры трудового народа! Выручай, подруга! Наваяй чего-нибудь! Харчей завались! Твоя полоумная тетка.

Первая злая мысль — может быть, Танюху только для того и пригласили, чтобы она «спасала»? — в сущности была глупой и недостойной: «полоумной тетке» в новогодний вечер предстояло сидеть не в парикмахерской и не в салоне красоты, а в холодной, сырой палатке. И вообще, злые мысли —