Он назвал несколько стандартных побочных эффектов: тошнота, рвота, анорексия, головокружение, головная боль, бессонница, высыпания на коже, жар, озноб, простуда, спутанное сознание. Среди физических последствий были также электролитный дисбаланс, снижение числа белых кровяных телец, нарушение функционирования печени. Нэш объяснил, что все они встречаются часто и я должен быть готов столкнуться по меньшей мере с некоторыми из них. Но самым распространенным и опасным последствием является повреждение почек, приводящее к нарушению их функции. С возрастом побочные эффекты усиливаются; у стариков почечная функция нарушается сама по себе. Я спросил у Нэша, отношусь ли к старикам я в свои пятьдесят восемь лет; он счел вопрос забавным. «Нет-нет! – воскликнул он. – Вы ведь по-прежнему говорите себе, что принадлежите к людям среднего возраста? Да, мы все проходим через этот период отрицания». Он взял себе за правило: прекращать курс лечения, когда почечная функция составит 40 процентов от начальной.

Весь процесс лечения, по его словам, «чреват стрессами как для пациента, так и для врача».

Когда я спросил Нэша, излечима ли болезнь, он хмыкнул и что-то промямлил. Оказалось, она излечима в том смысле, что симптомы проходят, но при этом тело не избавляется от всех паразитов и полного исцеления не наступает. Это напоминает ветряную оспу, которая много лет спустя может вернуться в виде опоясывающего лишая, потому что паразит прячется в теле. Цель лечения – сломить активность паразита до такой степени, чтобы иммунная система организма воспряла и впоследствии держала его в рамках. Паразит не предпринимает наступления по всему фронту: он прячется, маневрирует, стреляет из укрытия. Но белые кровяные тельца общаются друг с другом, используя особые химические вещества – цитокины. Цитокины корректируют реакцию телец на атаку лейшманиоза, «обучая» их выстраиванию улучшенной обороны.

Однако мукозная и висцеральная разновидности заболевания могут победно вернуться, если ваша иммунная система ослаблена. Это случается, например, у пациентов с ВИЧ и у тех, кто проходит курс лечения после онкологической операции или трансплантации органа. Рецидивы L. braziliensis нередки и у людей со здоровой иммунной системой. Но даже при наилучшем исходе вы всю оставшуюся жизнь ведете вялотекущую войну с паразитом.

В ожидании результатов биопсии я посетил Дэйва, который приходил в себя после прерванного курса лечения. Его поместили в большую одноместную палату, откуда открывался вид на крыши, деревья и лужайки. Мне хотелось повидаться с ним – в первый раз после того, как мы покинули джунгли. Он сидел на краю кровати, облаченный в больничный халат. Хотя я знал, что Дэйву пришлось испытать адские муки, его внешний вид потряс меня: он выглядел сломленным, ничуть не похожим на уверенного профессионала, обвешанного камерами, отпускающего остроты, который всего несколько месяцев назад ходил по лесу под проливным дождем и щелкал камерами перед нашими физиономиями. Но он нашел в себе силы, чтобы поприветствовать меня, слабо улыбнувшись и пожав мою руку своей потной ладонью, хотя встать так и не смог. Дэйв рассказал, что с ним случилось.

Поскольку амфотерицин отрицательно воздействует на почки, перед началом курса лечения врачи во главе с Нэшем проверили почечную функцию Дэйва и пришли к выводу, что она недотягивает до нужного минимума. Они поместили его в стационар на время лечения, чтобы постоянно наблюдать за почечной функцией. Наша кровь содержит креатинин – продукт мышечной деятельности, который почки постоянно отфильтровывают. Если уровень креатинина в крови повышается, значит почки функционируют плохо. Ежедневно проверяя уровень креатинина в крови, врачи Национального института здравоохранения следят за тем, насколько ухудшилась работа почек. На ранних стадиях такое ухудшение почти всегда обратимо.

Дэйв рассказал о своих ощущениях – это во многом совпадало с тем, что я услышал от Нэша. Процесс занял семь или восемь часов. Медсестры удобно усадили Дэйва в кресло, установили капельницу, провели ряд анализов крови, желая убедиться, что все показатели в норме. Потом они закачали в него литр физиологического раствора, разбавив кровь, чтобы почки быстро вывели амфотерицин. Внутривенное вливание физиологического раствора заняло около часа, затем в течение пятнадцати минут происходило вливание бенадрила – для снижения остроты возможной аллергической реакции на амфотерицин. Тем временем медсестры принесли непрозрачный коричневый пакет зловещего вида, содержавший липосомный амфотерицин.

Закончив приготовления, они повернули краник, и началось вливание амфотерицина, которое продолжается три-четыре часа.

– Что случилось после вливания? – спросил я.

– Я смотрел, как раствор цвета лимончелло течет в меня по трубкам, – сказал Дэйв. – И через несколько секунд – секунд! – после его попадания в сосуды я ощутил огромную тяжесть в груди и боль в спине. Стеснение в груди было так велико, что я дышал с трудом, а в голове бушевал настоящий пожар.

Доктор Нэш немедленно остановил процедуру. То были побочные эффекты, характерные для начальной стадии вливания. Вызывает их вовсе не амфотерицин, а крохотные капельки липидов, которые, неизвестно почему, иногда вводят организм в заблуждение, и он воспринимает происходящее как масштабную клеточную инвазию. Обычно симптомы быстро проходят.

Доктора дали Дэйву несколько часов, чтобы прийти в себя, закачали в него противогистаминные средства и снова стали вливать амфотерицин, но уже с меньшей скоростью. В этот раз он перенес процедуру без проблем и на следующий день получил еще одну порцию. Но поздно вечером доктор Нэш пришел к нему с плохими новостями: «Ваш организм отторгает амфотерицин». Уровень креатинина в крови Дэйва резко подскочил – почки получили серьезный удар. Доктора решили отказаться от этого метода лечения.

Дэйв сказал, что его будут держать здесь до конца недели и следить за почечной функцией, пока не убедятся в том, что организм полностью восстановился.

– И что теперь? – спросил я. – Как они собираются вас лечить?

Он отрицательно покачал головой:

– Хрен его знает.

По его словам, доктора хотели подождать и посмотреть, не переломят ли ситуацию два вливания: это было возможно, но маловероятно. Болезнь носит затяжной характер, и не было необходимости срочно применять другой метод, потенциально связанный с использованием токсичных веществ. Тем временем сотрудники института хотели достать для него более современное средство – милтефозин. Курс лечения милтефозином мог стоить около двадцати тысяч долларов по сравнению с восемью тысячами для амфотерицина В. В Соединенных Штатах милтефозина не было, но доктор Нэш собирался ввезти его по специальному разрешению в качестве экспериментального средства.

Я выслушивал все это с возрастающим беспокойством, понимая, что выбора нет – придется идти тем же путем. Начало моего лечения назначили на конец месяца.

Двадцать второго июня я вернулся в Национальный институт здравоохранения. В промежутке между моими визитами лечение прошел Крис Фишер, а у большинства других оно должно было начаться позже, чем у меня. Первоначальная реакция Фишера на амфотерицин была такой же, как у Дэйва, – неожиданная боль, тяжесть в груди, затрудненное дыхание, ощущение паники, предчувствие близкой смерти. К счастью, эти симптомы прошли через десять минут. Крис, переносивший амфотерицин лучше Дэйва, прошел полный семидневный курс. Но и ему это далось нелегко. Он чувствовал тошноту, усталость, ходил словно побитый и «абсолютно ни к чему не стремился». Когда Крис вернулся в Колорадо, на теле у него появилась сыпь, такая страшная, что доктора из института настаивали на госпитализации (он отказался). Крис проболел все лето и не смог работать в течение осеннего семестра, что осложнило его отношения с университетским начальством. Язвы от лейшманиоза стали появляться снова и исчезли после теплового воздействия. Более года спустя сыпь все еще не прошла полностью.