Училась она шутя. Не то чтобы с интересом, а просто все ей давалось без усилий. Над уроками не корпела, на занятиях могла спокойно читать под партой любимую книгу, а поднимет озорницу учитель и задаст вопрос, чтобы застать врасплох, – не тут-то было. Машка затормозит всего лишь на секунду, чуть сдвинет свои соболиные брови, чуть прищурит небесные очи и… Выдаст ответ. Разумеется, правильный и предельно точный.

В танцевальном кружке она была примой. В театральном – ведущей актрисой. В хоре – солисткой. На всех концертах – ведущей. На уроках домоводства у нее получались самые вкусные торты и салаты, самая ровная строчка на фартуке. На физре – самый длинный прыжок. На литературе она демонстрировала самое глубокое знание русской поэзии. На математике удивляла тем, что писала контрольные за двадцать минут. Никто даже и не завидовал – ну, родилось такое вот чудо под названием Маша Ильина. Что с этим поделаешь?

К тому же она со всеми дружила. Ни одна даже самая заядлая сплетница и завистница не могла сказать про нее не то что гадость – дурное слово.

Ну а мальчишки… Что говорить о них? Несчастные создания, замученные ночными кошмарами и дурными снами. И главная героиня этих бдений – конечно же, Маша Ильина.

В пятнадцать лет девчонки начали эксперименты со своей внешностью. Маша тоже попробовала – ну, брови подщипать, ресницы подкрасить. Посмотрела на себя в зеркало и решила: а на фига? Мало что изменилось. И с попыткой преобразований было покончено.

Машка поступила в университет – легко и просто, как в кино сходила, а не на экзамены.

И так же легко училась: ни одного «хвоста».

В нее продолжали влюбляться – теперь уже и преподаватели, причем разных возрастов, и лучшие мальчики курса, потока, факультета. Лучшие мальчики с других факультетов.

А Машка все крутила свои фуэте, легко сбегала по лестнице, кивала направо и налево и…

Взгляд ни на ком не фиксировала. Смотрела поверх и сквозь.

Но… Так же не могло быть всегда. Это ведь противоречит законам природы, верно?

И на третьем курсе Машка Ильина влюбилась.

* * *

То, что мой сын был влюблен в Машку, я, конечно, знала с самого раннего его детства – как только они встретились в колясках на просеке. Сын смотрел на девочку не отрываясь. В песочнице всегда ее защищал от недругов. Твердо пообещал в шесть лет, что женится на соседке или в крайнем случае на мне – ну, если с Машкой не срастется. В подростковом возрасте писал стихи и дрался тоже из-за Машки. Тяжело вздыхал, не спал по ночам и высматривал ее из окна.

Первая любовь. Понятно. Машка взаимностью не ответила, но дружили они всерьез.

* * *

– Неземная она какая-то, – сказал однажды сын. – Нереальная.

– Правильно! – обрадовалась я. – Машка – мираж. Для первой любви подходит. А вот для жизни – вряд ли.

Сын кивнул. Я успокоилась и выдохнула. Забор, что ли, возвести трехметровый? Впрочем, соседи нам не докучали. Скорее, мы иногда вторгались в их спокойную жизнь.

А на первом курсе мой ребенок женился. Такой вот скоропалительный и, по счастью, удачный брак. Редкий случай.

А Машка влюбилась.

Не многовато ли тебе будет, Маша Ильина? Не слишком ли? Не подавишься ненароком?

И бог, что называется, послал…

Вот именно – каламбур. Ей послал и, как следствие, ее послал. Туда, где счастья нет и не будет. И радости не будет, и легкости, и веселья.

Возлюбленного Маши Ильиной звали Эдиком. Фамилия не лучше – Пугало. Эдуард Пугало. Ударение на букве «а». Он на этом настаивал. А все остальные предпочитали «ударять» на букве «у». Что вполне понятно. Не надо быть остроумным.

Пугало был внешне жидковат – невысокий, тощеватый. Лицо узкое, незначительное. Поведение развязное, выражение лица наглое и высокомерное. Изображал великого знатока женской природы и человека с большим опытом в этом же вопросе. О женщинах говорил цинично. Мужчинам явно завидовал. Из семьи был неблагополучной и бедной.

Стеснялся своих потертых башмаков и поддельных джинсов. В лютую стужу ходил в легонькой китайской куртяшке на рыбьем меху, сквозь неплотную ткань которой пробивалось куриное перо.

А Машка… Эта дурочка смотрела на него с такой любовью! И такой жалостью! Она носила ему бутерброды из дома, пирожки из буфета, наливала из термоса горячий чай. На день рождения подарила роскошный теплый свитер с оленями. На 23 февраля – французский одеколон.

Эдик Пугало смотрел на нее с усмешкой, но от подарков не отказывался, хотя принимал их с кислой мордой. А Маша продолжала его караулить у входа и отслеживать его передвижения.

Все наблюдали за этим с тихим ужасом и недоумением. Все – и студиозы и преподаватели.

Старший препод, доцент Усков, великолепный Усков, красавец и умница, мечта всех девчонок, приглашал Машку на свидания. Предлагал руку и сердце. Она отпрыгивала в сторону и отчаянно мотала своей красивой и, как оказалось, безумной головой.

Одногруппницы крутили пальцем у виска и пытались ее образумить. Маша смеялась тихим, немного безумным смехом.

Все тяжело вздыхали.

Короче, женила-таки Машка на себе этого – или это? – Пугало.

Женила. И так же отслеживала его передвижения, так же караулила у центрального входа. И еще… Безумно ревновала. Так ревновала, что это граничило с безумством.

После университета Машка родила Пугало сына Костю. Мальчик как две капли воды был похож на своего нерадивого папашу. Впрочем, когда и где мужику мешала «некрасивость»?..

Глядя на сына, Машка умилялась еще больше. Но разве дело в этом? Ах, если бы, если бы…

Пугало оказался неравнодушен к алкоголю, причем был вовсе не из тех, кто выпьет и тихо отправится в люлю. Нет и нет. Он напивался и гонял Машку по поселку – с граблями или солдатским ремнем.

Она пряталась у соседей. А если не успевала, этот гад ее… Вот он успевал – двинуть ей дубиной по голове или спине, или стегануть по лицу, или схватить за волосы.

Машкина родня жила в неописуемом ужасе. Сначала вызывали милицию. Милицейские предлагали Пугало посадить. Машка билась в истерике и кричала, что она покончит с собой. Например, бросится под поезд.

Заявление из ментовки срочно забирали. Все знали, что Машка просто так говорить не станет.

Пугало избивали не раз – какая-то шпана или тайные и справедливые мстители. Машка промывала ему раны, делала перевязки и кормила бульоном. Днем, бледная от бессонницы, она моталась с коляской по поселку и присаживалась на пеньке – подремать.

Пугало к тому же ей еще и изменял, например, с продавщицей местной лавки Тамаркой, даже поселился у той ненадолго. А Машка стояла у Тамаркиной калитки и трясла ожесточенно коляску с сыном Костиком.

Еще Пугало пропадал – на пару недель или на месяц. Домашние молили Всевышнего, чтобы «эта сволочь не возвратилась». Но он возвращался. Увы! И Машка была счастлива! Боже мой!