Я с интересом посмотрел на него.

– Если я тебя хоть немного знаю, ты уже думал над этим.

Этот вовсе не дряхлый старец снова улыбнулся:

– Да, верно. Но это будет нелегко. Верховный жрец уже не молод. Его окружает свора честолюбцев, которые глотки друг другу перегрызут, чтобы занять его место.

– У них хороший учитель. Но такие вопросы решает фараон.

Эйе поднял выбритую бровь, как бы упрекая меня за глупое замечание, и я, согласившись с ним, замолчал.

– Было бы легче договориться с одним из кандидатов, – продолжал он.

На этот раз я посмотрел на него скептически и строго.

– Выбрать одного из этих фанатиков? Надо все очень тщательно обдумать.

Эйе молча кивнул. Он о чем-то размышлял, и лишь когда я впервые в жизни увидел, как по его щеке скатилась и исчезла в глубоких морщинах слеза, я догадался о чем.

– Когда она умерла? – спросил он.

Я вздрогнул.

– Кто?

– Моя любимая дочь Нефертити. Я не должен был выдавать ее замуж, хотя тогда от меня ничего не зависело, все решали мои родители. Тебя не было бы здесь, будь она жива.

Придвинувшись к нему, я шепнул:

– Она жива и пребывает в добром здравии. Более того, она стала еще красивее, правда, не до конца оправилась от болезни.

– Но… – Эйе крепко схватил меня за руку.

– Она в надежном месте и, поверь, ей лучше без меня, потому что я напоминаю ей о том, что она хотела бы забыть. Я покинул ее, чтобы она окончательно выздоровела.

– Понятно. – Его лицо озарила широкая улыбка. – Поразительная новость! Где она сейчас?

– Мой господин, я не могу даже тебе этого сказать. Зачем подвергать ее опасности?

– А кто защитит тебя?

Я пожал плечами. Я не собирался рассказывать ему больше, как бы он ни настаивал. Я и так сказал слишком много. Казалось, старик все понял. Его глаза погрустнели, но вскоре он опять улыбнулся.

– Ясно. Ясно. Хорошо. – Перед тем как сменить тему, он тряхнул головой, словно отгоняя прекрасные воспоминания, и с воодушевлением продолжил: – Твое положение очень непростое. Тебя считают погибшим, так как они обыскали всю пустыню и никого не нашли, но ты все равно объявлен опасным преступником. Меня удивляет, что тебя не узнали.

– Прошло много лет, я изменился. К тому же когда народ доволен, он быстро забывает тяжкие времена. Скажи мне, – я взял его за руку, – как самый ответственный человек в государстве, что лучше – счастливый и невежественный народ, который считает происходящее результатом всевозможных побед, или народ, который все понимает и разделяет ответственность тех, кто решает его судьбу?

Казалось, Эйе размышлял не столько над ответом, сколько над моими словами.

– Мой дорогой простодушный друг, наш народ безгранично верит в своих богов и фараона. Эта вера, а также надежда лежат в основе нашего образа жизни, это знает верховный жрец, но об этом забывал Эхнатон. С незапамятных времен Две Земли управлялись на основе негласного договора: безоговорочная вера, благодаря которой страна была единой, в обмен на мир и стабильность. Наш народ никогда не стремился к захвату чужих земель, потому что мы не понимали, как нам жить без Нила, наших богов и фараона. И наоборот, когда враг пытается захватить Священную Землю, принадлежащую нам с начала времен, любовь к родной земле превращает нас в свирепых воинов. – Он усмехнулся. – Ты думаешь, дед Тута был отважным воином? Веришь, что он и впрямь убил за день тридцать львов?

Я пожал плечами.

– Когда я был маленьким, верил.

– Потому что об этом рассказывали как о том, что было на самом деле, и потому что скульптуры и фрески изображали фараона отважным воином и опытным охотником. А на самом деле он был почти таким же слабым, как Эхнатон. – Эйе подмигнул. – Но немного симпатичнее и с характером раненого льва, это точно. Попроси твоего отца рассказать тебе об ушедших фараонах. Он с радостью исполнит твою просьбу, а ты узнаешь много удивительного.

– А почему ты сам мне об этом не расскажешь?

– Потому что твой отец, говоря на эту тему, выходит из себя, и ты получишь редкую возможность понаблюдать за ним в такой момент.

Мы рассмеялись. Я отошел в угол.

– Я принес тебе из Ахетатона маленький подарок. Я не сумею надежно его сохранить, а ты сможешь.

Я показал ему бюст Нефертити. Старик задрожал всем телом, улыбка сошла с его губ.

– Это замечательно. Она поможет мне вынести ярость и бессилие.

Я обнял его.

– Тебе не придется скучать, предстоят большие дела. И тебе еще достанет сил на эту важную работу.

Я собрался идти, но он задержал меня.

– Послушай, Пи. Хотя Тут сделал царственной супругой Анхесенпаамон (мне было странно слышать имя Анхесен, подправленное в соответствии с новой верой, хотя что в этом было удивительного?), он думает о Нефертити день и ночь, он не только желает ее, но и не может примириться с тем, что ты ее увел у него из-под носа. Как только он узнает, что ты жив, а это случится обязательно, потому что у него всюду шпионы, особенно среди военных, к которым он питает недоверие и которых боится, он приложит все силы, чтобы тебя найти. Будь к этому готов.

Я кивнул, благодаря его за предостережение.

– Спасибо. Сражаясь рядом со своим отцом, я буду в безопасности, а если вернусь в Фивы героем войны, ему будет не так легко от меня избавиться.

– Ты прав, но будь осторожен. Учитывай все обстоятельства.

И мы расстались. Я заранее позаботился о фальшивых документах, паре лошадей и нескольких ценных вещах для обмена.

Пока я шел по дороге вдоль Нила, я старался успокоить душу перед предстоящими испытаниями. Я обильно и правильно питался, не забывал поддерживать физическую форму с помощью разных упражнений и как следует отдыхал, надеясь на то, что, когда условия жизни станут более суровыми, тело отблагодарит меня за краткие периоды безделья и удобства.

Я много думал о словах старого Эйе. Процветание царства зависело от веры, а вера, в свою очередь, – от пышных церемоний и празднеств, которые устраивали в честь богов фараон и жрецы. Это укрепляло доверие народа, который трудился день и ночь, возводя новые усыпальницы и храмы.

Как можно было знать, процветает ли страна? Это знание находилось в руках главнокомандующего, главного советника и верховного жреца. Фараон играл роль тряпичной куклы вроде тех, что делают дети бедняков, он мог лишь являть себя, не более того.

Система представлялась безупречной, и так было всегда: со времен первых фараонов правитель, Египет и боги занимали равноценные места, во всяком случае, так казалось. Однако сочетание этих четырех составляющих (четвертой был народ с его верой) могло меняться, что становилось причиной различных несовершенств. Если к этому прибавить интриги в борьбе за власть буквально в каждом сословии, то картина положения в стране получалась полной.