Кирья глубоко вздохнула и с силой провела ладонями по лицу, прогоняя морок. Никого больше не было на крыше, дух древнего зверя исчез, но его крик все еще звучал в ее ушах. Как и хохот того, кто швырнул ее в воду, прямо к твари в лапы…

«А все-таки крылатый дух исчез, – подумала она, бодрясь. – Я прогнала его!»

Но в ушах ее снова зазвучал отвратительный хохот:

«Ха-ха! Не доросла ты еще, чтобы приказывать тварям из Бездны! Этим искусством владеет лишь тот, кто сам призвал их оттуда!»

– Это вообще что за зверь? – с сомнением спросил повар, держа за длинный хвост бурую мохнатую тушку. – На зайца вроде не похож…

– Мохначи притащили? – с пониманием спросил Хаста. – Им-то все равно, ясное дело. Это выдра.

– Ее едят?

– Всё едят, – глубокомысленно заметил жрец.

Повар скривился:

– И как мне ее приготовить, чтобы наследника не стошнило? Пойду выкину. Пригляди за котлом, почтенный жрец…

– Зачем? Оставь, пригодится.

– Неужели ты стал бы есть выдру?

– Если б ты знал, что мне в жизни доводилось есть, – хмыкнул Хаста. – Были времена, когда я сожрал бы эту выдру вместе с кожей и костями…

– Приходилось голодать? – сочувственно спросил повар.

– Я пережил великий голод в Майхоре, – сумрачно ответил Хаста.

– Ого! Сколько ж тебе лет?

– Больше, чем ты думаешь… Я был тогда ребенком. Мне было лет девять, – впрочем, я не знаю своего возраста…

– Тогда понятно, почему ты такой тощий и малорослый, – сказал повар, помешивая похлебку. – Да… Ужасные вещи рассказывают о Майхоре. Там были голодные бунты… Озверевшие северяне творили такое – как под ними земля не расступилась и не поглотила их!

Хаста поглядел на него серьезно и грустно:

– Ты говоришь с чужих слов, а я видел это своими глазами. Но я не могу их осудить, хоть и понимаю, что они и их деяния прокляты богами. Они пережили такие страдания, какие тебе и не вообразить.

– Они пожирали людей! – настаивал на своем повар. – Это против любых божеских законов! А потом государь послал туда накхов, и они подавили восстание. Есть все-таки и в накхах что-то хорошее.

– Подавили восстание? – странным голосом переспросил Хаста. – Так это называется? Они просто убили всех схваченных, от мала до велика. Ну, почти всех…

Хаста устремил взгляд то ли на котел с похлебкой, то ли на что-то, видимое ему одному. Повар с любопытством ждал, когда жрец заговорит.

– Да, прежде чем мятежники разграбили и сожгли Майхор, это был богатый город. Мне он казался огромным. Впрочем, я был тогда совсем мал. Не помню, что привело меня на его улицы. Не помню, что я там делал. Но осталось будто какое-то видение. Огромные дома по обе стороны дороги… Храм, от великолепия которого перехватывало дыхание. Помню сад…

Хаста задумчиво поглядел на реку, с однообразным грохотом падающую вниз со скалы, и верхушки сосен в небе.

– У твоего дома был сад? – спросил повар.

– Нет, у меня и дома-то не было. Я жил в саду, словно птица. Питался одними яблоками. Днями и ночами сидел на деревьях.

– Это еще почему?

– Внутри сада был дом, уж не знаю чей. Но это был знатный господин, и он совсем не желал, чтобы какая-то рыжая зверушка вроде меня обирала его яблони. По саду то и дело ходил сторож с увесистой палкой, и на глаза ему лучше было не попадаться. Там я быстро научился вслушиваться в чужие шаги и различать, кто и куда идет.

– Ишь ты! – покачал головой повар. – Что же было дальше?

– Потом Майхор взяли бунтовщики. Они навалились столь быстро и яростно, что город даже и подумать не успел о защите. Словно черная туча накрыла его дворцы и храмы и пролилась кровавым дождем… Я сидел на дереве и все видел. Как сейчас помню лица победителей – обтянутые кожей скулы, запавшие щеки, провалившиеся, горящие безумием глаза… Но как мне показалось, они сеяли погибель равнодушно, без какой-либо ненависти. Они просто были очень голодны…

И я тоже был голоден. Тогда как раз начинало холодать. Листва опадала, яблок уже не осталось. Но и сторожа не было в живых. И никого из жителей дома тоже. Но я знал, что в доме были кладовые. Когда опустилась ночь, я решился забраться в дом и поискать еды, пока всю ее не растащили и не съели мятежники.

Мне повезло – точнее, мне показалось, что повезло. Я отыскал ключи от подвала, о котором не знали бунтовщики-северяне. Я ел и не мог наесться. Все было так вкусно, так много… Я думал, что умру от счастья. Но когда я наконец обожрался до отвала, выяснилось, что умирать мне придется совсем иначе. Когда я попытался выйти из подвала, меня сразу схватили. Оказалось, что в доме уже хозяйничают накхи.

Я не слышал, как они пришли. Впрочем, кто и когда слышал, как приходят накхи? Когда рассвело, в дом начали сгонять пойманных бунтовщиков – избитых, но все еще живых. Накхи овладели городом с той же легкостью, с какой я срывал яблоко с ветки. Мятежники пробовали запирать ворота, стрелять со стен – не помогло. Те, кто пытался сопротивляться, полегли на месте. Остальных вязали и тащили к маханвиру, который привел отряд. Тот задавал какие-то вопросы, потом выносил приговор.

Одним быстро рубили головы. Других пытали – как-то очень обыденно, будто не испытывая при этом ничего, кроме скуки. Помню одного бородача – кажется, прежде он был солдатом или стражем. Ему на лоб надели веревку с узлами, в петли вставили палку и начали поворачивать. Тот ужасно кричал – а маханвир все задавал вопросы да помахивал рукой, чтобы поворачивали дальше деревянный ворот…

– Ты видел это сам? – недоверчиво спросил повар.

– Да – я стоял на коленях там, в стенающей толпе, ожидая своей очереди умереть. Потом меня тоже приволокли к маханвиру…

– И как же ты спасся? Ты же говоришь, они казнили всех?

– Так и было. В тот час меня спас цвет моих волос.

– Как это?

– Бунтовщики все как один были темноволосы. Увидев меня, маханвир нахмурился и спросил, кто я такой и что тут делаю. Я сознался, что залез в дом, потому что был голоден. Но сказал, что я не мятежник и что живу в городе уже давно… Накх прервал меня, велел запереть в подвале и сказал, что разберется со мной позже.

Я пытался вылезти через малюсенькое слуховое окошко под самым потолком моего подвала, однако, хотя тогда я был еще мельче и худее, чем сейчас, пролезть сквозь оконце мне не удалось. Зато я увидел, как к дому подъехала богатая колесница. Из нее вышел важный человек в жреческом одеянии. Это был Тулум, хотя тогда я этого еще не знал. Его сопровождали воины храмовой стражи.

– Что же занесло в этакую даль верховного жреца? – удивился повар.

– В Майхоре нашлось много такого, что ему весьма пригодилось, – усмехнувшись, ответил Хаста. – В первую очередь – древние свитки из местных храмов. Мятежники разжигали ими костры… Я увидел, как Тулум идет от колесницы к дому, и понял, что это моя надежда на спасение. Да, я не был мятежником – но в глазах маханвира я видел свою смерть. Ожидать от него милосердия было все равно что упрашивать саблезубца отдать свою добычу. Мне во что бы то ни стало следовало попасться на глаза Тулуму. Я стал колотить ручонками в дверь, крича, что мне нужно сообщить маханвиру что-то очень важное. Через некоторое время один из накхов отпер дверь, однако меня не увидел.