— Я думаю, у каждого из тех, кто сегодня танцевал на крышах, будет удача. Я слышала, как говорили: я обрел новый мир! Такими лица у людей бывают после очень хороших концертов.

Капитоныч, внимательно слушавший все это, едва не прослезился.

Между тем, пока небольшая и странно одетая компания сидела в пабе — впрочем, в Лондоне никто не придавал одежде большого значения — в самой непосредственной близости от них, в ресторане отеля Hilton Green Park, сидели за столиком два человека. Они располагались в отдельном кабинете, окошко которого скрывали сиреневые шторы, под начищенными штиблетами гостей лежал дорогой ковер. Плотный ужин с устрицами, белым вином и пастой Cantata di Palermo остался позади. Теперь джентльмены курили сигары. Точнее, курил один из них — большой, шарообразный, с лицом, до глаз заросшим черной жесткой бородой, и большим лбом. Он говорил легко, слегка развалясь в кресле, а его собеседник, тоже смуглолицый, но молодой, лишенный всякой растительности на лице, только черные волосы, обработанные гелем, беспорядочно лежали на голове, слушал внимательно, иногда делая пометки золотым карандашиком в блокноте. На обоих были европейские дорогие костюмы. Только у молодого вместо галстука виднелась в вырезе рубашки с расстегнутым воротником-стойкой золотая цепочка с ливанским рубином, как и у многих богатых арабов.

— Первая мировая тоже началась с выстрелов амбициозного сербского студента Гаврилы Принципа, — говорил бородатый, водя в воздухе полной, холеной рукой с сигарой. — Но никто не скажет, что это была война Австрии и Сербии. Сейчас, мистер Вуаве, мы на грани третьей мировой, и ее сценарий довольно точно прописан.

— Вы имеете в виду войну Востока и Запада?

Бородатый фыркнул:

— Восток при всей своей пассионарности никогда не претендовал на роль мирового лидера. Он слишком тонок для такой грубой игры. Мы оба это знаем — мы оба с Востока. Хотя, кажется, вы долго жили в Южной Америке?

— Я работал ливанским консулом в Перу, — уклончиво ответил молодой. — Давно… Кто же выступает в качестве противников?

— Америка. Соединенные Штаты и… и Европа. Как это ни парадоксально. Эти противники никогда не будут объявлять о том, что они находятся в состоянии войны. Но театр военных действий будет находиться… ни там, ни там. Он как раз будет находиться на Ближнем Востоке.

— О да, вы правы. Скорее всего, очередную жертву американцев можно уже назвать точно. Не так ли, мистер Джемаль?

— Иран — не Ирак. Там иная конфигурация сил, — заметил бородатый, — но в целом сценарий схожий. США намечают жертву на Востоке, перед тем как на нее напасть, ведут длительные переговоры со своими европейскими союзниками. В результате туда отправляются многочисленные американские боевые корпуса, к которым прикомандирован взвод эстонских шоферов, батальон немецких связистов, рота итальянских саперов и три полевые кухни с украинцами. Соответственно, в боях Америка теряет сотни и тысячи человек, Европа — единицы.

— А афганская и иракская кампании?

— Ерунда. Так все и было, мистер Вуаве! Европа выиграла эти войны, не жертвуя людьми, и заставила Штаты потерять во много раз больше. Проблема в том, что Штаты настолько сильны, что могут долго терпеть такой урон. Значит, задача Европы — подсунуть им противника пострашнее. Афганистан и Ирак себя не оправдали, с ними разобрались слишком быстро для Европы.

— Политики той страны, о которой мы с вами говорим, мистер Джемаль, готовы идти до конца.

— На это и сделала свою ставку Европа, — заметил Джемаль, выпуская клуб дыма, — но европейцам вряд ли стоит радоваться. С началом конфликта полетит вся ось Европа — Ближний Восток, как однажды уже полетела в ситуации с Ливаном.

— О да. Там были бордели гораздо изысканней, чем в самом Париже.

— Увы! Иран не дотянется ракетами до Атлантики, но начать вторжение в Израиль ему по силам. С авианалетами и ракетами ПВО Израиля справится, но тут придется вступать в долгие и затяжные бои на земле. В этой ситуации американцам придется следовать букве договора и отправлять в Израиль корпуса, и гораздо в большем количестве, чем сейчас стоит у них в Ираке.

— А потом?

— Атака нефтеносных полей в районе Персидского залива. Вы, мистер Вуаве, и ваше издание можете смело делать прогноз: баррель нефти поднимется высоко, например, до двухсот долларов. Не ошибетесь! Расконструирование американской экономики, съедание собственных запасов, военное положение, диктатура, трудовая мобилизация. Все это Америка еще не переживала, все у нее впереди.

— Но, мистер Джемаль, США намного меньше производит, чем потребляет. Доллар — универсальная единица.

— Верно. Как только абсолютная конвертируемость доллара закончится, а первой она закончится в России, евро возьмет верх. Вы видите, как последний год идет эта упорная борьба: евро или доллар? Европе прочили победу, но потом — поражение. Сейчас ситуация изменилась. Евро хоронили рано. В такой ситуации страны еврозоны окажутся в ситуации, когда они смогут потреблять больше, чем производить.

— Как вы думаете, сколько продлится война с этой страной?

— Не более года, — резко ответил Джемаль и напрягся в кресле. — Запишите: не более! Итог — безусловная военная победа США.

Вуаве старательно записал. Удивительно, что он предпочитал пользоваться карандашиком, а не современным диктофоном, надежно фиксирующим каждое слово интервью.

— Скажите, мистер Джемаль, — со странноватой интонацией проговорил интервьюер, — а как можно прокомментировать этот вопрос с гендерной точки зрения?

Джемаль не удивился, пожал могучими покатыми плечами, сунул в рот сигару и почесал отозвавшуюся жестяным скрипом бороду.

— Соединенные Штаты — мужчина, Европа — женщина.

— Но статуя Свободы, мистер Джемаль?

— Вы посмотрите на ее лицо, вырубленное из полена, — возмутился Джемаль. — Не верится даже, что ее создали французы. Нет, Америка никогда не была «женской» страной. Это страна ковбойских шляп, потных сапог, виски, сигар и безграничного мужского менталитета. В Европе хотя бы были великие императрицы — Мария-Терезия, Мария-Антуанетта, королевы Виктория и Елизавета. А в Америке только президенты, одинаковые, как картонные фигурки. Женщина в США, несмотря на иллюзорное равноправие, всегда глупая, толстая домохозяйка, «дура-баба», как говорят русские, либо резиновая безмозглая кукла-фотомодель. Поэтому с символической точки зрения победа Европы будет победой Женщины. Я бы даже сказал, это будет победой Лилит.

При этих словах его собеседник усмехнулся, а темные, цвета жженого ореха, как у многих ливанцев, глаза блеснули.

— Вы имеете в виду то самое темное место в первой Книге Бытия, мистер Джемаль?

— Да, мистер Вуаве, — ответил Джемаль и процитировал: — «И создал Бог / Человека по образу Своему, / по образу Бога. / Он создал его, / самцом и самкою. / Он создал их». Как вы, наверно, знаете, в библейских переводах Септуагинты имя «Лилит» выпало потому, что, созданная равной Адаму, она не соответствовала концепции древнеиудейского брака, где бунт женщины невозможен. Кстати, поэтому в программных политических установках современного Израиля так много американских, маскулинских мотивов. Так вот, когда Адам отказался делить брачное ложе с наивно требующей полного равноправия гордячкой, Бог создал ему глупую курицу — Еву. Европа — это образ той самой сбежавшей Лилит, Старый свет — как прародина Америки, которая должна быть равноправной и может вернуть это равноправие.