От штаба по руководству операцией под цепочку «КамАЗов», груженных песком и бетонными плитами (они отгораживают штаб от Дворца культуры), по одному стали пробираться спецназовцы. Стараясь оставаться незамеченными, они перебегают к левому, неосвещенному, торцу Театрального центра.

Офицер «Альфы»:

В последний момент нам сказали, что задача тактически меняется, что на рассвете террористы будут убивать заложников, и поэтому мы переходим на другой вариант штурма – с газом. В нашем отряде двенадцать оперативных групп, двум из них выдали баллоны, похожие на увлажнители воздуха. Носили их в руках, как ведра, – в темноте, от штаба-госпиталя через улицу, через кусты, и нужно было тихо и незаметно пронести их, чтобы террористы не увидели.

48 баллонов несли 24 человека. С ними были техник «Меридиана» и техник ДК на Дубровке, они говорили: «Вот здесь люк… Здесь дверь в вентиляционную комнату в подвале… Нет, здесь стена… А там у меня железная дверь, а тут у меня дырка…»

Так они зашли прямо в здание – там, с левой стороны, между колоннами, есть железная дверь в подвал и ход в комнату вентиляции. Дальше по трубам и лазам двигались на карачках, легкие, без бронежилетов – им сказали, что если там короб лаза металлический, то пойдете вообще в носках, чтобы «чехи» не слышали.

Но, слава Богу, там оказался железобетон, поэтому они пошли в обуви, только очень тихо. Со стороны это выглядело, наверное, странно – в темноте 12 привидений в противогазах, с автоматами на шее, с баллонами газа в руках, на карачках или пригнувшись, ушли в один отвод и 12 – в другой, к двум вентиляционным комнатам.

Там их встречали – наши еще десять часов назад туда прошли, заняли эту позицию, встречали их шепотом: «Ну наконец! Заждались вас…»

Им было слышно, как «чехи» разговаривают, слушают свою музыку – не в зале, а в коридорах, они же коридоры держали, наши их слышали через щели – женские голоса, мужские…

Елена Ярощук:

Иногда чеченцы, тыкая пальцами в кого-нибудь из заложников, говорили: «Ты, ты и ты! Нам ничего не стоит расстрелять вас и выбросить из окна». Пережив такое, человек становится другим… Около трех часов ночи сказали, что можно расслабиться, следующие переговоры будут в десять утра. Если пройдут успешно, то нас отпустят, если нет – расстреляют. Брат, который был со мной в зале, передал мне свою футболку и пиджак, я спала, уткнувшись в них носом…

Сергей Лобанков:

Бараев сказал: «Завтра в десять переговоры с Казанцевым. Спите до утра. Отдыхайте – ничего не случится». И люди стали укладываться спать…

Александр Шальнов:

Наконец мне разрешили подняться наверх, на балкон, к сыну. У него была высокая температура. Он был в майке и шортах, так как пришел сюда с репетиции с другими детьми. Детям чеченцы сказали, что их отпустят, они все время спрашивали, когда это произойдет. Конечно, они боялись. Когда я пришел, сыну стало немного легче, он попытался вздремнуть.

Наталья Н.:

К нам на балкон поднялся Мовсар, и вдруг Гоша мне говорит: «Вставай. Покурим». Я удивилась: «Как это? Ведь нельзя!» – «Вставай, вставай!» И сам уже встает, идет по ряду к Бараеву. Ну, я за ним. Бараев тоже смотрит: куда это мы? Гоша выходит из ряда и говорит: «Мовсар, пошли покурим». Тот аж обалдел: «Ты чё, мужик? Двинулся?» А Гоша ему: «Знаешь, даже варвары давали смертникам покурить перед казнью. А тут, не дай Бог, – штурм. Давай выйдем, курнем». Бараев посмотрел на него, на меня, как-то так хмыкнул, как пацан, и вывел нас из зала. Там было темно, дуло из разбитого окна, и мы примостились на лестнице, сели так, чтобы снайперы нас не видели. Закурили. Между прочим, каждый свои – у Гоши был «Парламент», а у Мовсара «Мальборо». Гоша затянулся и сказал Мовсару:

– Достали вы нас, блин!

– Это вы нас достали, – ответил Мовсар.

Я даже испугалась от такого начала, взяла Гошу за руку и сжала. А он все равно…

– И чё, – говорит, – вам не хватает? Думаешь, вы без нас проживете?

Бараев помолчал, посмотрел на меня, на Гошу, потом сказал:

– Я себя, знаешь, за что ненавижу? За то, что думаю по-русски. Вот вы бы согласились думать по-монгольски?

– Зачем? – удивился Гоша.

– Ну, если бы Чингисхан не ушел из России, вы бы сейчас по-монгольски думали. Или по-татарски. Догоняешь?

– Угу… – сказал Гоша. – А по-арабски тебе будет легче думать?

У Бараева зазвонил мобильник, но он не реагировал, спросил:

– Почему по-арабски?

– По кочану, – сказал Гоша. – Если мы уйдем из Чечни, вас тут же какие-нибудь талибы прихватят.

– Вы уйдите сначала, – ответил Мовсар. – С талибами мы разберемся…

Потом посмотрел на экранчик мобильника, где высветился входящий звонок, и дал отбой. Мы еще покурили.

– Ты видел нашу пожилую женщину на балконе? – спросил у Гоши Бараев. – Это моя тетя Зура, вдова моего дяди Арби, которого ваши убили. А Света, которая в партере, ее по-нашему зовут Секилат, она была актрисой и сестрой моего друга Мовсара, тезки, которого вы убили два года назад под Элистанжи. Ему было 22 года. Он был женат на Марьям, она тоже здесь. Оставила дома маленького ребенка, сына Мовсара, и приехала сюда. А сестры Райана и Аймани, которые в партере? Одной шестнадцать, другой восемнадцать, обе беременные, я им говорил: вы-то куда? Они говорят: наши мужья в твоем отряде, и мы с ними. А Зара, которая на сцене? Она похоронила брата – одну ногу и голову, вот все, что от него осталось… У нас в Чечне уже нет семьи, где бы вы кого-то не убили. Поэтому мы не можем с вами больше жить. Вы нам никто, понимаешь? Никто! Так уйдите, дайте нам жить так, как мы хотим, а не так, как вам хочется. Оставьте нас в покое, мы согласны на плохой мир. Только пусть ваши войска уйдут из Чечни. Пусть они стоят на границе, пусть нас китайской стеной окружат, пусть натянут километры колючей проволоки под высоким напряжением – но дайте нам самим решать, как нам жить.

Но Гошу это не достало, он спросил:

– А как вы будете жить? Вы же не умеете работать. У вас почетно быть бандитом, вы же веками детей учите жить грабежом.

Тут я снова сжала ему руку, а он все равно не реагировал. А Мовсар хмыкнул:

– А то вы умеете работать! Пятьдесят лет половину Европы учили, как жить, до нищеты довели, еле они от вас избавились…

И тут Гоша:

– А правду по телику гонят, что ты наших солдат в рабство угонял, живьем им головы резал?

Я обомлела. Думаю: все, сейчас он нас грохнет. Но Мовсар – нет, мирно так беседует, говорит:

– А ваши федералы другие? Заходят в дом, все выносят – ковры, телевизор, мебель, посуду, одежду, – грузят на свой «Урал», а потом еще бросят в печку гранату и уезжают. И так – восемь лет по всей Чечне. А купить их можно просто за бутылку. Хочешь через блокпост оружие провезти, спирт, наркотики – только плати. Я не знаю, о чем ваш Путин думает. Всю армию пропускают через Чечню и всех солдат превращают там в мародеров. Нужна России такая армия?