За пределами главных городов общение в основном проходило в форме лекций, доставлявших Кристиану огромное удовольствие. Вначале он минут пятнадцать говорил, причем никогда не повторялся, а затем не меньше часа отводил на вопросы и ответы. Его интерес к людям вызывал у Джудит благоговейный страх – с этой стороны она его не знала, как, наверное, не знал никто. Джошуа не желал ограничиваться сессиями вопросов-ответов и никогда не избегал толпы, пришедшей его послушать. Однажды он даже сделал замечание местным властям, которые, решив дать ему передышку, приказали оттеснить людей. Не боясь за себя, не страшась никакого приема, он приходил на лекции и сразу погружался в человеческую массу, разговаривал, задавал вопросы, с удовольствием проводя время. Но как ему это удавалось? Сама она до смерти устала от необходимости постоянно любезничать с множеством незнакомцев, вести ничего не значащие разговоры, мечтала уединиться и спокойно отдохнуть. Джудит не понимала, как ее подопечному удается сохранять настроение, очень похожее на эйфорию. Интерес к ближнему не беспределен, но Джошуа Кристиан черпал его из бездонного колодца.

Не все его появления на публике проходили удачно и даже гладко. Кристиан не готовил выступления, считая, что, если речь не будет экспромтом, он потеряет влияние на слушателей. Это неизбежно вело к шероховатостям, возникавшим оттого, что он не всегда придерживался логики, случалось, не умел сдержать чувств, вырывавшихся из потаенных глубин его души. К счастью, телевидение и радио его отрезвляли – он хотя бы придерживался темы и четко отвечал на вопросы. «Довольствуйся и этой шалостью, – твердила себе Джудит. – Вот только бы найти в себе силы таскаться за ним по этой огромной стране». Пока Кристиан осваивал новые территории и завоевывал все большую популярность, его издатель решал, когда (если будет такая возможность) отправить его в Южную Америку и в Евросоюз. «Бог проклинающий» отлично продавался на обоих континентах, несмотря на неизбежные потери при переводе и разницу в идеологии. Русские сначала встали на дыбы, но в итоге нашли в себе силы сбавить тон и стали обсуждать, сколько экземпляров книги потребуется читателям на огромном пространстве советских республик. Эту огромную, северную, стоящую особняком от главных государств мира страну ледник затронул больше других, и здесь уже не отворачивались от идеи Бога, которая существовала наряду с доктриной марксизма.

Родственники Джошуа с большим вниманием следили за его успехами и за ним самим. Братья сначала старались казаться по-мужски равнодушными, но через неделю их охватила радость и гордость, которую женщины семейства источали каждой пÓрой.

– Он великолепен! – воскликнула Мышь, когда закончилось шоу Боба Смита.

– Как же иначе, – самодовольно согласилась мать.

– Он великолепен! – восторгалась Мышь во время передачи Бенджамена Стейфельда «Воскресный форум».

– Я всегда это знала, – гордо кивала головой мать.

Только Мэри хмурилась. Она не могла подобрать названия боли, терзавшей ей грудь. Нет, это была не ревность. Ей всегда казалось, что именно Джошуа мешает ее счастью. Но когда она, исполняя секретарские обязанности, открыла присланный «Аттикой» цилиндрический контейнер, внутри которого были плакат и майка с изображением брата, почувствовала, что это последняя капля. Мэри спрятала плакат и майку и, дождавшись окончания обеда, не говоря ни слова, швырнула их на кофейный столик и, дрожа, стала наблюдать за реакцией родных.

К чести семейства, сувениры никому, даже матери, не понравились. Джеймс был смущен, Эндрю откровенно недоволен.

– Наверное, это неизбежно, – сказал он, помолчав. – Интересно, что думает сам Джош?

– Зная его, я бы решила, что он вообще ничего не заметил, – предположила Мириам. – Даже если все вокруг облачатся в такие футболки, он все равно не обратит внимания. Ничего не видит, когда дело касается его самого. Занавесит глаза так, что отсекается все, что связано с ним.

– Ты совершенно права, – кивнул Джеймс. – Бедняга Джошуа.

– Это ему комплимент, – тихо проговорила мать.

Но не эти слова, а выражение лица Марты окончательно вывело из равновесия Мэри.

– Отвратительно! – прошипела она, вскакивая с кресла. – Глупцы! Идиоты! Его же просто используют! До него нет никому никакого дела. У них одна забота: сколько от него еще можно надоить. Ты права, Мири, он слеп! Ослик, который будет везти их повозку, пока перед носом болтается морковка. Неужели вы не понимаете, что им пользуются? Никто из вас? Когда им натешатся, – Мэри нетерпеливо смахнула слезы с лица, – его просто выбросят. Отвратительно! – Она повернулась к Марте, и та в страхе отпрянула. – Повзрослей, наконец, черт тебя возьми! Разве от любит тебя? Разве он кого-нибудь любит, кроме матери? Почему ты любишь тех, кто тебя не любит? Почему?!

Мэри потянулась, чтобы схватить плакат и разорвать его на куски. Но Марта ее опередила: скатала в трубку и почтительно подала матери.

– Иди спать, Мэри, – устало бросил Эндрю.

Сестра немного постояла, обвела всех взглядом и не спеша вышла. Не побежала – пусть не надеются.

– Почему она такая трудная девочка? – беспомощно спросила расстроенная мать. Она искренне не понимала, ни что происходит с ее дочерью, ни что с этим делать.

– Ревнует, – ответил Джеймс. – Всегда ревновала, бедняжка.

– Что ж, – мать засунула майку в скатанный в трубку плакат, – самое лучшее, что можно с этим сделать, – сжечь.

– Дайте мне! – встрепенулась Марта. – Я отнесу в мусоросжигательную печь.

Но Эндрю не позволил ей этого сделать и сам взял вещи у матери.

– Я пойду. А ты, мой Мышонок, приготовь мне пока кружку горячего шоколада. – Он насмешливо посмотрел на Джеймса и Мириам. – Надеюсь, растения не против принять немного тепла лично от Джошуа.

Это была, наверное, самая гнетущая реакция родных Джошуа в начале его неожиданной славы. Но вскоре уныние сменилось радостью. Ее вызвало появление на заднем крыльце дома 1047 Элиота Маккензи. Издатель приехал на Дубовую улицу с предложением.

Но выложил его не сразу: дождался, когда мать семейства накормит его отличным обедом, а тем временем изучал лица родных Кристиана и удивлялся, как их безмятежная красота может уживаться с темным неистовством Джошуа.

– Джошуа предстоит ездить по США месяцами, – сказал он за кофе. – Кроме того, у меня огромный рынок сбыта за границей: в Южной Америке, Англии, Италии, Германии, Нидерландах. И все эти страны требуют, чтобы автор нанес им визит. Так же как государства к югу от Панамы.

Семья, гордая, но слегка озадаченная, внимательно слушала.

– У меня появилась идея, которую я хочу представить на ваш суд, но не требую немедленного ответа, – продолжал издатель. – Вы всегда помогали Джошуа в клинике, у вас очень спаянная семья, и мне кажется, вы лучше чем кто-либо другой знаете и его самого, и его мысли. – Элиот помолчал, повернулся к Джеймсу и обратился к нему отдельно: – Джеймс, вы с Мириам не согласились бы совершить от имени Джошуа турне по Евросоюзу? Мне известно, что Мириам – настоящий полиглот, чего Джошуа как раз не хватает. Это дает вам большое преимущество. Вы, конечно, не он. Но, откровенно говоря, это не имеет значения. – Он повернулся к Эндрю: – Для вас, если заинтересуетесь, тоже найдется работа. Южная Америка. Возьметесь? Я знаю, что вы свободно говорите по-испански. Перед поездкой организуем интенсивные курсы бразильского португальского.