Бен Кинг с непроницаемым лицом шагнул на тротуар. Куртка брата обвисла на плечах, от нее веяло другим миром – миром чистейшего ужаса.

Невозможно было сказать, что у политика под курткой – пиджак и галстук? Все видели только ее. Кинг встал перед шеренгами кадетов. Юные солдаты смотрели прямо перед собой, не поворачивая к нему голову. Вокруг сновали фотографы, молодые полицейские старались восстановить порядок.

– Пусть видят, что они сделали, – вполголоса произнес Во. – Это сказала Жаклин Кеннеди, когда отказалась снять розовый костюм от Шанель, запятнанный кровью мужа. Пусть видят, что они сделали! Пусть видят.

На тротуаре начиналась давка. Офицеры оттеснили толпу, и Сири Восс раздавала пресс-релизы с официальным сообщением. Мимо нас прошли два журналиста, каждый держал листок формата А4.

– Значит, камуфляжная куртка британской армии, – сказал один. – Там объяснили, что такое МО?

– Ага, вот здесь. Маскировочная окраска, – ответил другой. – Завтра это все будет на первой полосе.

– Зря он не надел форму полностью. Фотография вышла бы лучше.

– Сири говорит, от штанов ничего не осталось.

Они помолчали.

– Кошмар.

– Да.

Плотину эмоций прорвало, женщины и мужчины начали всхлипывать, дети тоже расстроились, глядя на взрослых.

Только ученики Поттерс-Филда держались, упрямо стиснув зубы. Я взглянул на Перегрина Во. Глаза директора были сухими.

– Ужасный день для вас, сэр.

– Нэд был солдатом, – ответил он. – Я не мог пожелать ему лучшей смерти, только лучшей войны. Когда в этой проклятой стране погиб первый британский солдат? В тысяча восемьсот тридцать девятом? Об Афганистане писал еще Киплинг. Он, кстати, говорил, что раненому в афганской глуши лучше взять винтовку и вышибить себе мозги, чем ждать, когда его прикончит враг.

– Самоубийство?

Во кинул на меня презрительный взгляд:

– В самоубийстве нет ничего позорного, детектив. Только сопливое христианство осуждающе кудахчет над ним. Греки и римляне относились к этому прагматично. Для них суицид был красивым и отважным выходом из положения, если жизнь становилась невыносимой. А вот и капитан Кинг.

По главной улице медленно ехал черный катафалк с гробом, завернутым в британский флаг.

– Джеймс Сатклиф в суициде прагматики не видел, – заметил я.

Из толпы начали бросать цветы. Они падали на лобовое стекло, сверкающий черный капот, под медленно крутящиеся колеса.

– Для него самоубийство стало жестом отчаяния. Причем оба раза.

Директор вздохнул, глядя на катафалк.

– Понятия не имею, что творится в голове у людей с расстройством психики. Но я солидарен с греками и римлянами: человеческое тело принадлежит богам. Всего хорошего, детектив.

Я думал, он присоединится к Бену Кингу или остановится возле суровых подростков из Кадетских сил. Однако Во затерялся в толпе, а потом я заметил его рядом с маленьким плачущим мальчиком.

– Ну, будет тебе, – говорил директор, положив большую белую руку на плечо зелено-пурпурной куртки. – Хватит, успокойся.

Катафалк ехал дальше. Его дворники качнулись раз, другой, третий, очищая лобовое стекло от цветов. Горожане бросали дорогие розы, орхидеи и лилии.

Ученики Поттерс-Филда пришли прощаться с капитаном Кингом без цветов. Но когда я пересек опустевший школьный двор, миновал часовню и вошел на кладбище, то увидел, что кто-то положил одну лилию на могилу королевских собак.

Субботнее утро в смитфилдской тренажерке. Я стоял на четвереньках, по-собачьи растягивая спину. Вперед – задержаться, назад – задержаться. Поясницу, кажется, отпускало. Боль осталась, но теперь ее тугой узел ослаб. Мне стало лучше.

В это время у Фреда всегда тихо, только в музыкальном центре пел Отис Реддинг да стучали боксерские перчатки. Молодая женщина избивала тяжелую грушу, другая, постарше, трусила по беговой дорожке и смотрела новости. Фред в футболке с надписью «Выкладывайся или иди домой» взял боксерские «лапы» и устроил на ринге спарринг с пареньком лет восемнадцати. Темнокожий юноша с широкой белозубой улыбкой то ли уже занимался боксом профессионально, то ли подумывал о такой карьере. Ловкий африканец двигался быстро, бил с легкостью и силой.

– Отводи правую к подбородку, – учил его Фред. – Не давай удару погаснуть. И не зевай, сделал дело – отходи. Бей сериями. Сериями бей!

Когда звенел таймер, Фред поглядывал на меня и говорил, какую часть тела нужно тянуть:

– Сухожилия под коленями, икры, отводящие мышцы. Отводящие сделал? Вот и займись.

Я положил левую ногу на скамью, правой уперся в пол и слегка отклонился назад, чувствуя, как тянутся мышцы бедра и поясницы.

И тут вошел Бен Кинг.

Молодая женщина взглянула на него, отвела глаза и посмотрела снова. Неделю назад он появился в окровавленной куртке брата во всех новостях и газетах. Убедившись, что это действительно тот самый политик, женщина продолжила избивать грушу.

Кинг был в спортивных брюках и мастерке. Я впервые видел его без костюма.

– К тому, что произошло в Поттерс-Филде, я не имею отношения, – сказал он и добавил, помолчав: – Но знаю, кто в этом участвовал.

Я сел на скамью.

– Хотите мне что-то рассказать?

– Да.

– Почему решились только сейчас?

На ринге прозвенел таймер, и Кинг повернул голову.

– Время! – крикнул Фред.

Политик снова посмотрел на меня:

– Потому что я любил брата.

– Вы знаете, кто убил Хьюго Бака?

– Нет.

– Адама Джонса? Гая Филипса?

– Нет.

– Салмана Хана?

– Это был несчастный случай. Пожар…

– Что случилось с Аней Бауэр?

– Кто это такая?

Я встал и взял Кинга за грудки. Тот даже не вздрогнул.

– Пришли впустую тратить мое время?

Он покачал головой:

– Нет.

– Кто такая Аня Бауэр? Что с ней произошло?

– Впервые слышу. Никогда не встречал эту девушку. Но знаю, что… в школе творились темные дела. Знаю – к своему огромному сожалению, – что мой брат Нэд имел к ним прямое отношение. Мои друзья тоже. А еще я знаю, кто из взрослых их подстрекал к этому. Тот самый человек, который много лет принуждал нас вступать с ним в сексуальную связь.

Я все еще держал его за футболку и скручивал ткань, пока наши лица почти соприкоснулись:

– Не вздумайте мне лгать.