– Я не был с ним знаком, – невозмутимо ответил Майло.

Встав со стула, я протянула ему фотографию, внимательно наблюдая за реакцией. Инспектор Джонс был прав: Майло первостатейный врун. Он и бровью не повел.

– В рулетку играет столько людей, – пожал он плечами, возвращая мне вырезку. – Это еще не значит, что мы были знакомы.

– Просто поразительное совпадение, не так ли?

Я всматривалась в него, пытаясь заметить хоть намек на смущение. Вдруг Майло улыбнулся, и какая-то опасная насмешка блеснула в его глазах.

– Эймори, дорогая, ты полагаешь, это я убил Руперта Хоу?

– Это ты его убил?

Он рассмеялся:

– Если бы я это сделал, неужели ты думаешь, я бы признался?

– Ты как-то сказал, что сможешь убить, если будет необходимо. По слухам, Руперт был весь в долгах.

– Да будет тебе, дорогая. Ты знаешь не хуже, чем я: у меня столько денег, что я вряд ли успею их истратить. Довольно хлипкий мотив.

– Но тем не менее мотив.

– И, вероятно, Хэмильтона тоже убил я.

С огромным облегчением я вдруг поняла, что моя версия не объясняет смерть Хэмильтона. Даже если Нельсон Хэмильтон нашел на берегу какую-то улику против Майло, мы же были в шкафу, до того как… И вдруг до жути ясно я вспомнила плеск воды, после того как Майло вылез из шкафа. Сам он утверждал, что вытащил голову Хэмильтона из воды, проверяя, жив ли тот. Но что, если все ровно наоборот? Я физически почувствовала, как кровь отлила от лица.

– Ты… ты мог это сделать.

Майло остался невозмутим. Больше всего на свете мне хотелось знать, о чем он сейчас думает.

– Да, в принципе это возможно, – сказал он наконец.

Я не нашлась что ответить. Мы продолжали смотреть друг на друга, и молчание становилось все тяжелее. Впервые за все время знакомства с Майло я испугалась, что осталась с ним наедине, – далеко не самое приятное чувство.

– Кто-то видел сегодня, что ты вернулся? – Почти невольно я вдруг задумалась о том, может ли кто-то знать, что мы здесь с ним вдвоем.

– Нет, пока ты воровала ключи, я как раз поднимался по лестнице.

Так он видел? Интересно, он догадался, зачем я это делаю?

– Тогда все по-прежнему убеждены, что ты в Лондоне.

– У меня была серьезная причина для отъезда в Лондон, но я собирался непременно вернуться на место преступления, – сообщил он, и я машинально поморщилась из-за использованных им слов.

– Думаю, надо спуститься, – проговорила я, будто рассуждая вслух. – Меня там ждут.

Я пошла к выходу и тут же поняла, что Майло догадался, почему я так неестественно держусь.

– Господи, Эймори!

Он шагнул ко мне, и я непроизвольно попятилась. Майло замер, и на его лице появилось совершенно незнакомое мне выражение – немой вопрос, начисто лишенный обычной скучающей насмешки. Но это длилось всего долю секунды, и Майло, напустив на себя привычный безразличный холодок, спокойно произнес:

– Не думал, что такое придет тебе в голову. Ты полагаешь, это я их убил. Обоих.

– Я… Мне… Ты не… – Я судорожно искала ответ, но что тут можно было сказать?

– Я бы убил Хоу и Хэмильтона ловчее. – Лишь едва уловимая резкость тона указывала на то, что Майло в бешенстве.

Я никак не могла подобрать слова и чувствовала себя полной дурой, одними глазами умоляя его понять, почему во мне родилось подозрение.

– Я никогда и мизинцем тебя не трону.

– Майло, прошу тебя… Я не хочу в это верить.

– Я вниз. – Его лицо превратилось в маску, холодную, жесткую, как у мраморной статуи. – Посижу в гостиной. На случай, если понадоблюсь тебе… или полиции.

И с этими словами Майло вышел, оставив меня одну. Я слушала удаляющиеся шаги, и сердце колотилось в ушах. Я не верила, что он это сделал. Не могла поверить. И тем не менее складывалась цельная картина.

Может, позвонить инспектору и все рассказать? Что-то во мне противилось этой мысли. Не очень красиво доносить на собственного мужа. Нужно все обдумать. Мысли пчелиным роем гудели в голове. Мой муж, человек, которого я любила, с которым прожила пять лет, оказался убийцей?

И еще одно: если так, то что же мне делать?

Я просидела в полной неподвижности, наверно минут десять. Затем попыталась взять себя в руки. Выходило очень скверно, но, конечно же, всему этому есть какое-то логическое объяснение. Я поняла, что не в силах думать дальше, и решила чем-нибудь заняться. Взяв фонарь, я вышла из комнаты и направилась к номеру Руперта. Что бы там ни было, я должна знать.

На запертой двери красовалось официальное уведомление полиции, что без особого разрешения вход в номер запрещается. Что бы сказал инспектор Джонс, если бы увидел меня сейчас? Вставив ключ в замок, я быстро юркнула внутрь и заперла за собой дверь. Комната хранила все следы тщательного обыска. Ящики были выдвинуты, их содержимое валялось в совершеннейшем беспорядке. Похоже, полиция перевернула все здесь вверх дном. Но оставалась возможность, что «сокровищницу» Руперта, как выразилась Эммелина, так и не нашли.

У секретера я осмотрела разбросанные вещи. Надо признать, я недооценила сложность, сопряженную с осмотром чужого добра при помощи одного слабого фонаря, и уже начинала думать, что мне не удастся найти ничего нового. На столе не было ничего важного – наверно, все интересное уже забрала полиция. Я на секунду задумалась. Где Руперт мог прятать важные бумаги? Вряд ли в гостиничной мебели имеются потайные отделения. Оставалось нечто менее очевидное. Я обшарила шкаф, все темные углы – вдруг что-то спрятано в глубине. Успехом мое усердие не увенчалось. Повинуясь внезапному вдохновению, я подошла к дивану и, просунув руку между подушками, выудила один шиллинг и морскую ракушку. Стулья тоже оказались пустышкой.

Где же еще? Я опустилась на колени возле кровати. Как и в номере Хэмильтона, на полу виднелся только фрагмент ковра. Но, возможно… Я посветила фонарем на ножки – а если Руперт запрятал что-нибудь здесь? Усилия оказались вознаграждены. В углу к нижней стороне белого матраца был прикреплен какой-то коричневый прямоугольный предмет. Просунувшись под кровать, я его вытащила. Это в самом деле можно было назвать шкатулкой, сделанной из какого-то прочного материала. Я вылезла из-под кровати и, открыв ее, осветила содержимое фонариком. Золотой зажигалки я не увидела, зато там лежали какие-то бумаги.

Не сдерживая любопытства, я начала их просматривать. Я, конечно, все расскажу инспектору Джонсу, но первый беглый осмотр не мешает произвести самой. В шкатулке оказалось довольно много счетов – портного, галантерейщика, ювелира, а также весьма солидный счет из лондонской табачной лавки. Похоже, все неоплаченные. Таким образом, мое первое впечатление, что Руперт питал интерес к Эммелине не только ради ее нежных чувств, подтверждалось.