– Джил пошел за остальными, – сообщила мисс Картер Ивонне Роланд, и я поняла, что они все еще обсуждают неполадки с электричеством. – Странно, что вы не встретились.

– Он, кажется, ищет Оливию, – отозвалась миссис Роланд. – Эммелина, дорогая моя, вы так похудели. У меня есть отличный шоколад. Когда дадут свет, я вам принесу.

– О, кстати, хорошо, что вы мне напомнили. Мне нужно взять кое-что в номере, – сказала я в воздух и, как мне хотелось надеяться, довольно беспечно встала. – Я ненадолго.

Взяв со стола одну из тусклых ламп, я вышла в холл. Сидевшие там постояльцы наладили игру в карты и не обратили на меня никакого внимания. Я рассчитывала, что из-за аварии и последовавшего хаоса за стойкой никого не будет. К несчастью, портье находился на месте. Я замедлила шаг и притаилась в тени, чувствуя себя кем-то вроде убийцы из романов Викторианской эпохи, подстерегающего жертву. Надо только на секунду отвлечь портье…

Мне пришла в голову совершенно невозможная мысль, и, не успев додумать ее до конца, я разжала руку, в которой держала лампу. Ударившись о мраморный пол, та разлетелась вдребезги. Когда огонь добрался до лужицы масла, полыхнули невысокие языки пламени, ярко осветив темный холл.

Я смотрела на ярко горящий огонь, потрясенная тем, что сама же и наделала. Послышались охи сидевших в холле людей.

– О боже! – воскликнула я, посмотрев в сторону стойки. – Боюсь, я…

– Я принесу что-нибудь убрать, – вскинулся портье и куда-то умчался.

Оставалось только надеяться, что молодой человек помнит – горящий на масле огонь не тушат водой. Я снова перевела взгляд на устроенный мной пожар. Масло уже выгорело, а на мраморном полу огню распространяться особо некуда. Карточные игроки это, вероятно, тоже поняли и вернулись к игре. Воровато оглянувшись, я прошла за стойку и осмотрела ряды с ключами. До возвращения портье у меня было всего несколько секунд. Комната Руперта находилась этажом выше моей. Если память не изменяет, на дознании упоминался номер 211. Глазами я поискала ключ. Полиция могла конфисковать все ключи от этого номера. Но нет! Вот он. Я схватила его, сунула в карман и быстро вышла из-за стойки. Через пару секунд вернулся портье с ведром песка и начал посыпать уже догорающий огонь.

– Ради бога, простите меня, – вполне искренне извинилась я.

Я, конечно, рассчитывала, что огонь не распространится, но до конца уверена не была. Хоть чуточку подумав, я бы этого не сделала. Не хотелось бы пополнять список своих прегрешений поджогом.

– Все в порядке, – отозвался портье, правда, заметно бледный. – Вы не поранились, миссис Эймс?

– Нет-нет, все хорошо. Я могу что-то сделать?

– Нет, я позову человека убрать стекло. Вы уверены, что с вами все хорошо?

– Простите меня, пожалуйста, – повторила я. – Я просто хотела подняться к себе и вот…

– По-моему, у меня был фонарь.

Портье открыл ящик, порывшись в нем, достал фонарик и, включив его, протянул мне с явным облегчением, что обеспечил меня светом, не содержащим ни огня, ни горючих жидкостей. Я пошла к лестнице и, задумавшись под тяжким грузом ключа, который давил на совесть и оттопыривал карман, чуть было не напоролась на Джила и Оливию. Они спускались и за негромким разговором не видели меня. Когда мы столкнулись, они смущенно остановились на нижних ступенях.

– Привет, Эймори, – сказал Джил. – Я помогал Оливии сойти вниз.

В тусклом свете лампы, которую держал Джил, Оливия казалась бледной, изнуренной. На ней был джемпер с длинными рукавами – прикрывавшими повязки на запястьях, судя по всему. Она старалась не смотреть мне в глаза.

– Простите, что помешала, – улыбнулась я.

– Ты вовсе не помешала, – ответил Джил, но как-то странно. Я только не смогла определить, в чем странность.

– Как вы, Оливия? – спросила я.

– Хорошо, – неохотно промямлила та.

Как ни мечтала я поскорее попасть в комнату Руперта, мне показалось, сейчас удачный момент перемолвиться с мисс Хендерсон наедине, прежде чем мы все снова набьемся в гостиную.

– Джил, не будешь возражать, если я поговорю с Оливией?

Джил как-то подозрительно, очень напряженно посмотрел на меня, помялся, лишь потом кивнул и, передав лампу Оливии, оставил нас. Повисло тяжелое молчание. Лучше всего в данной ситуации было двинуть напролом.

– Оливия, простите, если вопрос покажется вам дерзким. В общем-то, он такой и есть. Вы дарили Руперту золотую зажигалку?

Оливия пристально посмотрела на меня, на ее гладком лбу залегла складка.

– Не знаю, почему все думают, что… Ничего я ему не дарила. Руперт был мне до фонаря, хотя какое-то время мы часто виделись. Жуткий бабник, что, впрочем, всем известно, вот и все его достоинства.

Я не поняла, почему Оливия вдруг принялась все отрицать, и растерялась.

– Тогда почему?.. – Мой голос замер. Неприлично спрашивать у человека, почему он решил вскрыть себе вены бритвенным лезвием.

Тут Оливии что-то пришло в голову, и ее холодное лицо вдруг несколько потеплело.

– Так вы не знаете, – сказала она.

– Не знаю чего?

– Вы думаете, я любила Руперта, – проговорила она, сделав ударение на слове «Руперт».

Что-то блеснуло во взгляде, и я совершенно отчетливо поняла, о чем она говорит. Я была слепа и глупа, как последняя дурочка, я не видела этого раньше.

– Вы любите Джила, – прошептала я.

Ее взгляд снова стал жестче, и она отвела глаза.

– Вы, наверно, думаете, что так вести себя может только полная идиотка.

Все встало на свои места: поведение Оливии, загадочные исчезновения Джила, посетитель, который так взволновал Оливию в больнице, – все приобретало смысл. Я не могла поверить, что не догадывалась раньше, но, наверно, была слишком поглощена своими делами, чтобы обращать внимание на остальных.

– Это я чувствую себя идиоткой, – сокрушенно призналась я. – Я должна была понять, каково вам.

– Знаете, он сходит по вам с ума. – В болезненной улыбке Оливии, в глазах, в которых блеснули слезы, не было ни горечи, ни озлобления. – Всякий раз, как произносит ваше имя, взгляд у него загорается и… Было так глупо с моей стороны пытаться заставить его снова полюбить меня. А может, он никогда и не любил, не знаю…

Слышать эти слова почему-то было очень больно, и я, почувствовав, что сама сейчас разревусь, непроизвольно схватила Оливию за руку.

– Простите меня, милая… Знаете, я прекрасно понимаю, как это – любить человека, чувства которого… неоднозначны.

– Ваш муж, – кивнула она.

Теперь настал мой черед печально улыбнуться.

– Иногда мне кажется, он женился на мне, только чтобы доказать, что это в его силах.