— Неужели тебе было неприятно? С другой стороны, взгляд — это еще не действие.

— Ты прав. Взгляд — это совсем не действие.

…Над лагерем нависла тихая и темная ночь. Давно уже не гудел генератор, и везде погасли электрические лампы. Сквозь металлический полог светили огромные звезды, а в остро пахнущей траве звенели невидимые цикады…

Линда прислонилась спиной к одной из стоек, поддерживающих сетку. Я некоторое время смотрел на нее, угадывая в призрачном освещении матовую белизну лица, подошел ближе. Коснулся пальцами ее длинных волос, затем моя рука скользнула вниз, мягко упав на ее талию. Я втянул сквозь зубы воздух и привлек женщину к себе.

— Ты это имела в виду? — тихо спросил я.

Она ответила — ее пальцы взялись за пуговицы моего батника, нервно дергая петли. Потом она сдернула его с меня и прильнула ко мне. Я чувствовал, как возбужденно подрагивают ее бедра.

Потянув узел безрукавки, затянутый на животе, я освободил ее грудь. Меня коснулись мягкие, может чуть излишне тяжелые полушария. Я провел руками вдоль ее тела и охватил их ладонями. Соски сразу же стали твердыми. А в следующие пару секунд я лишился шорт, и тут же помог Линде снять такой же предмет ее одежды, причем вместе с трусиками.

Впившись друг другу в губы, мы крепко обнялись, чуть ли не с остервенением, будто хотели вжаться друг в друга. Линда на миг отпрянула от меня, смахнула камни со стола и, повалилась на него спиной, как бы раскрываясь для меня. Не помню, честное слово, не помню, когда я последний раз так сильно хотел женщину!

Я вошел в нее, она подалась навстречу, и меня словно бы засосала влажная теплота. Слившись с Линдой, я забыл обо всем. Ритмично двигаясь и вздрагивая, наши тела отбросили все дневные проблемы и заставили мозг работать только на два всепоглощающих желания: досыта насладиться партнером и отдать ему себя всего без остатка.

Я чувствовал на губах теплое дыхание женщины, гладил нежный бархат ее кожи и скользил в горячем масле ее лона. Мы двигались все быстрее и чаще, хрипло стонущая Линда все крепче сжимала меня в жарких объятиях. Ее ногти расцарапывали мне спину и плечи, а ее бедра резко и требовательно, словно подчиняясь непреодолимой силе, заставляли меня входить в нее так глубоко, как только это возможно. И вот — вселенная начала пульсировать, взрываясь сверхновыми и поглощая галактики. Крик Линды прозвучал для меня то ли как смех и плач одновременно, то ли как пение неведомой и несомненно прекрасной птицы.

Схлынули моря, и потянуло прохладой ветра. Разгоряченные, мы еще долго молча лежали, боясь пошевельнуться и спугнуть ощущение того, что прикоснулись к чему-то запредельному. Во всяком случае, мне казалось именно так… Наверное, потому что я очень скоро в любом случае совершу едва ли не самую большую ошибку в своей жизни.

* * *

Не прошло и часа, как я понял, что готов. Готов ко всему. Тихо выйдя из-под проволочной сетки, я вынул первую ракету. Открутив крышку, я вытряхнул длинный цилиндр из тонкого алюминиевого футляра, и, сорвав колпачок, выдернул запальный шнур. Со свистом и шипением красная ракета поднялась в небо. Не слишком-то и высоко, даже сотни метров, наверное, не прошла. Повисев несколько секунд, сгорела.

Вторая ракета почему-то застряла в футляре. Я засуетился, уронил ее на землю… Черт, нет времени искать… Вытащил еще одну, извлек, дернул шнур. Снова свист и красная звездочка в небе.

Я перевел дыхание. Полная тишина. Нагнулся. Упавший на землю алюминиевый футляр словно бы сам прыгнул в руку. Я выпрямился и взвесил ракету в руке. Легкая.

Приступы малярии на этот раз оказались необыкновенно жестокими. Озноб вызывал физическую боль, кости ныли так, что хотелось выть. Если прибавить к этому состоянию еще жестокое похмелье, то становится понятен смысл фразы: «врагу не пожелаешь».

Я уже знал, что машина, груженная соляркой, еще вчера днем отправилась за оружием на аэродром по дороге, ведущей через Тонга-Со. Я помнил, какой восторг испытал Жоам при виде двух десятков бочек с дизельным топливом. Но к тому времени я уже принял два стакана виски и останавливаться не собирался.

Сквозь шум в кантине было слышно, как Балтазар кому-то рассказывает: «Э, нет, я был уверен, что Энди сделает все как надо. Но я просто не ожидал, как легко и элегантно он справится с этой… С Шелликэт. Он шикарно обработал ее по-мужски еще снаружи, а потом затащил в офис. Та решила, что будет продолжение, а он просто скрутил ее скотчем, расколотил спутниковый телефон и пригрозил шлепнуть, если она пикнет. Ну, а после этого нам вдвоем уже было просто все закончить… Правда, под конец Энди чуть было меня не пристрелил впотьмах, но не он первый, не он последний…»

Вообще, да Силва знал далеко не все, что произошло в офисе, а потому домысливал ситуацию так, как бы она выглядела при его участии. По крайней мере, он из любопытства пытался меня расспросить, в какой момент я дал женщине возможность одеться, но я ушел от ответа. Балтазар внял и не стал настаивать.

Я налил себе еще один стакан и залпом опорожнил его.

…После второй ракеты прошло не более двадцати минут, как рядом с лагерем из темноты вынырнули солдаты Жоама, бесшумные, как призраки. Что характерно — они, как и мы, тоже были в гражданской одежде. Жоам оценил нашу сноровку и оперативность, потому что совсем не хотел поднимать шум. Этой ночью при высадке на топком берегу Конго двух человек из одиннадцати утащили крокодилы, и Алварес полагал, что могло быть значительно хуже.

Следующий этап операции был менее опасен, но не менее нагл. Даже когда Жоам узнал от нас о примерном положении дел в гарнизоне Рузданы, он не отказался от своего плана. В грузовик забросили десяток бочек солярки, да пять ящиков с провизией. Больше было нельзя, потому что не поместились бы люди. Без особой суеты, лишь в сопровождении их однообразных истеричных выкриков «я — гражданин Соединенных Штатов!» пленников тоже отправили в кузов. Американцев уплотнили девятью дошедшими до лагеря солдатами и Балтазаром, так что сельди в банке могли бы считать свою тару эталоном простора, и накрыли брезентом, словно собрались расстреливать. Впрочем, американцы на самом деле ждали неприятной участи. Кто-то из них страшно ругался, уверяя, что ни одна скотина на земле не имеет права поступать подобным образом с гражданами главной страны мира, кто-то рыдал, не понять даже, мужчина или женщина… И Линда тоже находилась в этом кузове, но я не слышал ее. И, что понятно, сам не пытался звать.

Жоам и я усадили совсем уж хмурого Сэма за баранку, сами тоже сели в кабину и велели гнать машину к гавани Рузданы.

В гавани все было готово. Грузовик лишь на пару секунд притормозил, чтобы семь солдат с увесистыми ранцами выскочили из кузова, а затем по настеленным сходням закатился на палубу. «Джерико» опасно закачался, но немедленно отвалил от причальной стенки и отправился в открытое море, освещаемый первыми лучами рассвета. По-моему, ни одна живая душа в Руздане не придала значения звукам двигателей, доносящимся со стороны совершенно пустой в этот час гавани. А если кто и встревожился, то мы уже были далеко.