— Мне кажется, что наша любовь — признанный факт, о котором незачем все время твердить, — наконец сказал он. — Я только что узнал о смерти своей матери, я собираюсь вступить в новое сражение, которое может стать для меня роковым, а ты погрязла в романтизме, как наивная девушка! Я люблю тебя, Мина, часто вечерами мечтаю о тебе и дорого бы дал, чтобы ты оказалась рядом со мной. Но я не единственный в такой ситуации, и многие женщины испытывают то же, что и ты. Мы же не будем без конца причитать на эту тему! Будь сильной, наберись терпения. Что касается меня, я сделаю все возможное, чтобы почтить память Талы, Талы-волчицы, необыкновенной женщины. Это был не ее час, я в этом уверен. Нет, она не умерла, она будет жить во мне, пока я дышу. Я прощаюсь с тобой, милая, на время или навсегда. Крепко поцелуй детей, скажи им, чтобы они были послушными и честными, чтобы хорошо учились. И не забывай, что я люблю тебя, моя женушка-ракушка.

— Нет, пожалуйста, Тошан, не клади трубку! — закричала она. — Не сейчас!

— Мина, мне нечего тебе предложить, кроме своей любви к тебе и к нашим детям. Поддерживай себя лучшими воспоминаниями о нас. Целую тебя.

Послышался характерный щелчок. Обезумев от горя, Эрмина держала в руках трубку, глядя на нее с гневом и отчаянием.

— Тошан, — позвала она, захлебываясь горькими слезами.

Молодая женщина выпустила трубку из рук и, не положив ее на место, бросилась на стоящую рядом софу. Она чувствовала себя разбитой, униженной. Лора подошла к ней на цыпочках и погладила ее по плечу.

— Моя бедная девочка! Поплачь, тебе станет легче.

— Оставь меня, мама. Тошан меня больше не любит, я в этом уверена. Он думает лишь о своей войне, об этой проклятой войне! Мужчины ценят нас только тогда, когда их головы не заняты ничем другим! Они развлекаются с нами, гордятся детьми, которых мы рожаем, и им плевать, если нас это убивает! Бетти умерла в родах! Я ненавижу Жозефа. Он мог бы сдерживать себя, чтобы она больше не беременела!

Никогда еще Эрмина не произносила таких откровенных слов, в которых ощущалось смутное недовольство своим уделом матери и супруги.

— Ну что ты, тише, — проворчала шокированная Лора. — Не дай бог, кто услышит… Мадемуазель Дамасс частенько выходит из класса, и Мирей внимательно следит за нашей личной жизнью.

— Пусть слушают, я говорю, что думаю! — не успокаивалась Эрмина.

— Не суди строго своего мужа, он потрясен смертью матери. Еще несколько недель назад ты бы не стала так реагировать. Но с тех пор как ты увлеклась этим учителем, я тебя не узнаю.

— Мама, не вмешивай сюда Овида. Он совсем другой!

— Разумеется, — насмешливо ответила Лора. — Я предпочитаю не дискутировать на эту деликатную тему. Лучше пойду в кухню к Мирей. Приходится проявлять фантазию с нынешним дефицитом продуктов.

В комнату вошел Жослин. Он все слышал из коридора. Странное возбуждение дочери его расстраивало. Но как ни странно, он лучше понимал ее, чем Лора.

— Пойдем, доченька, прогуляемся вдвоем.

Эрмина встала и взяла его за руку. Ей было хорошо рядом с отцом; его высокая фигура и ласковый голос действовали на нее успокаивающе. Они медленно вышли из дома под раздраженным взглядом Лоры.

— Взгляни на это мягкое октябрьское солнце, — тихо сказал Жослин, спускаясь с крыльца. — Как было бы хорошо с легким сердцем встретить приближающуюся зиму! Бедное дитя, тебе кажется, что твой муж тебя отверг, не так ли?

— Да, — всхлипнув, ответила она. — Даже хуже: мне кажется, что у меня больше нет мужа.

Жослин молча погладил ее по руке. Потом продолжил:

— Твоя мать поделилась со мной своими опасениями. Она боится, как бы ты не совершила глупость, привязавшись к Овиду Лафлеру. Мне непросто говорить об этом: я не привык обсуждать подобные темы с тобой. Однако, если ты поддашься терзающему тебя чувству одиночества, оказавшись вдали от мужа, может случиться беда. Подумай о последствиях.

На этот раз Эрмина не стала возмущаться. Спокойные слова отца обижали ее меньше, чем бурные предостережения Лоры.

«Если бы тогда, в гостинице, Акали не приснился кошмар, я бы занялась любовью с Овидом. От этого один шаг до зачатия. Какое безрассудство! Тогда я об этом не думала. Папа прав, это могло привести к ужасной трагедии!»

— Я ведь тоже чувствую себя несчастным, — добавил Жослин. — Я не хотел беспокоить тебя своими мрачными мыслями — у тебя и без того хватает забот. Но поведение Кионы приводит меня в отчаяние. Помнишь, несколько недель назад, в день вашего приезда, она отказалась со мной разговаривать. Во время ужина я пытался поймать ее взгляд, но она отводила глаза. А если решалась взглянуть на меня, я читал в ее глазах нечто вроде ненависти. Для девочки ее возраста это ужасно. Господи, в последние два года, встречая ее летом, я был с ней крайне доброжелателен и ласков и она платила мне тем же! Каждый день я жду окончания уроков мадемуазель Дамасс, чтобы поговорить с Кионой, но она убегает. Лишь одно меня утешает: учительница считает ее очень умной и способной к учению. Эрмина, попробуй ее спросить, в чем она меня упрекает?

Так, под ручку, они дошли до сарайчика, оборудованного под конюшню. В двадцати метрах от него располагался загон для собак.

— Бедные животные скучают без дела, — заметил Жослин. — Раньше я их выгуливал, но теперь у меня нет на это сил. Мукки предложил делать это вместо меня. Но я ему не доверяю. Вдруг они убегут…

— Папа, Мукки с девочками вполне могут этим заняться. По поводу Кионы я тоже сильно беспокоюсь. Я не осмеливаюсь ее расспрашивать о том, что ей пришлось пережить в пансионе. Думаю, проблема именно в этом. Они били ее, но могло произойти и кое-что похуже.

— Ты сказала мне, что она не была изнасилована, — сказал он, чувствуя себя неловко. — Господи, применять это слово к девочке ее возраста! Какой ужас! Ведь ее осматривала медсестра из Перибонки. Вряд ли она солгала в таком важном вопросе.

Не имея привычки обсуждать подобные темы со своим отцом, Эрмина покраснела, но нужно было прояснить ситуацию раз и навсегда.

— Это серьезная женщина, — начала она. — Она не стала бы меня обманывать. Но увы! Акали поведала мне ужасные вещи простыми детскими словами. Папа, как рассказать тебе, что мне известно… Брат Марселлен, тот самый, который запер Киону в карцере, делал отвратительные вещи с детьми, даже с мальчиками.

С пылающими от смущения щеками она прошептала несколько слов на ухо Жослину, уточнив излюбленные приемы брата. Настала очередь покраснеть этому зрелому мужчине, много повидавшему в жизни.

— Черт побери! Если он проделал это с моей дочерью, я сам поеду к нему и кастрирую собственными руками! В конце концов, в этой стране существуют законы! Следует бросить в тюрьму этого мерзавца, прикрывающегося сутаной! Эрмина, почему ты не рассказала мне об этом раньше? Если Киона подверглась такому извращению, бедная девочка наверняка получила душевную травму.