В это время в дверях комнаты появился Консалв. Не зная, что в комнате находится Фелима, он пришел осведомиться о ее состоянии. Увидев ее, он хотел тут же удалиться, чтобы не усугублять своим присутствием ее боли, но она успела заметить его и закричала голосом, от которого содрогнулось бы самое бесчувственное сердце:

– Ради бога, Заида! Избавьте меня от присутствия человека, отнявшего у Аламира не только ту, которую он любил больше жизни, но и саму жизнь.

Крик боли лишил ее последних сил, и она потеряла сознание. Обморок Фелимы очень испугал окружающих, которые знали, что за последнее время ее здоровье сильно пошатнулось. Предупрежденные о случившемся, король и королева пришли к ней в комнату, и дон Гарсия приказал послать за лучшими лекарями, которым понадобилось несколько часов, чтобы с помощью им одним известных снадобий привести ее в чувство. Из всех, кто стоял у ее постели, она узнала только залитую слезами Заиду.

– Не печальтесь обо мне, – сказала Фелима, еле шевеля губами. – Все равно нашей дружбе пришел бы конец, так как я никогда не простила бы убийцу Аламира.

Это были ее последние слова. Она вновь впала в забытье и больше в себя не приходила. На следующий день в тот же час, что и Аламир накануне, Фелима умерла.

Смерть Фелимы и Аламира оплакивал весь королевский двор. Больше всех переживала Заида – она любила Фелиму как сестру, а причина смерти подруги легла на ее сердце тяжелым камнем. Консалв целыми днями не отходил от нее, пытаясь отвлечь от тягостных мыслей. Более или менее она пришла в себя лишь тогда, когда подошло время возвращения пленных на родину. Новая боль закралась в ее сердце – близился час расставания с Консалвом. Король уже вернулся в Леон, и для отъезда Зулемы в Африку оставалось лишь обговорить кое-какие мелочи, предусмотренные мирным договором. Зулема, однако, заболел, и его отъезд был отложен. От Заиды болезнь отца скрыли, чтобы оградить ее от новых переживаний после только что перенесенной утраты самой близкой подруги. Консалв не находил себе места, стараясь склонить Зулему на свою сторону, и даже уговаривал Заиду остаться вопреки воле отца в Испании – он считал, что Заида не нарушит этим законов благочестия, так как она пока еще не обращена в мусульманскую веру. Через несколько дней после того, как все придворные собрались в Леоне, Консалв зашел в покои королевы и застал Заиду, которая, склонившись над портретом из коллекции отца, рассматривала изображение красивого юноши с таким вниманием, что даже не заметила его появления.

– Вы с таким интересом вглядываетесь в портрет, сударыня, что я готов ревновать вас к моему собственному изображению.

– К вашему изображению? – воскликнула с удивлением Заида.

– Да, сударыня, к моему изображению, – ответил Консалв. – Я понимаю, что в это трудно поверить – настолько, не чета мне, юный араб красив, – но, уверяю вас, портрет, который перед вашими глазами, сделан с меня.

– Скажите, Консалв, нет ли у вас другого портрета с вашим изображением? – осторожно спросила Заида.

– О, сударыня! – воскликнул Консалв голосом, в котором зазвучала надежда. – Смысл ваших слов говорит о том, во что я боюсь поверить и о чем не осмеливался сказать вам. Да, сударыня, есть и другие сделанные с меня портреты, подобные тому, который вы держите в руках. Но я не мог не тешить себя мыслью, которую разгадал сейчас в ваших словах и которая давно пришла мне в голову, так как я никогда не верил предсказаниям астрологов, а вы к тому же говорили, что юноша на портрете одет в арабскую одежду.

– Да, именно платье юноши убедило меня, что он араб, а слова Альбумасара укрепили меня в этом убеждении. Если бы вы знали, как я желала, чтобы вы были тем, кто изображен на портрете. Но тогдашние мои подозрения просто мешали мне на что-либо надеяться. Как только я увидела вас в доме Альфонса, я сразу же поделилась с Фелимой своими предположениями. А когда увидела вас в Талавере, вновь подумала об этом, но решила, что это лишь отражение моих желаний. – Заида немного помолчала и добавила: – Но как убедить отца, что это ваш портрет? Когда Зулема узнает, что, по предсказаниям Альбумасара, мой нареченный – испанец, а не человек его веры, он тут же перестанет в них верить.

В этот момент вернулась королева, и ликующий Консалв поделился с ней только что сделанным открытием. Королева, в свою очередь, поспешила сообщить радостную весть королю, который тут же явился и предложил немедленно довести дело до счастливого конца. Они долго ломали головы над тем, как уговорить Зулему, и порешили пригласить его в Леон. Нарочный, посланный в Талаверу, передал ему приглашение короля посетить леонский дворец, и Зулема не замедлил отправиться в путь. Через несколько дней он уже был в Леоне, и король, принявший отца Заиды с большими почестями, препроводил его в свой кабинет.

– Вы отказались отдать руку вашей дочери самому уважаемому мною человеку, – сказал дон Гарсия, – но я надеюсь, что вы не откажете тому, кто изображен на этом портрете и кому, как мне известно, Альбумасар предрек быть ее мужем.

Король протянул Зулеме портрет и представил ему Консалва, стоявшего несколько поодаль. Зулема посмотрел на портрет, затем перевел взгляд на Консалва и погрузился в глубокое раздумье. Дон Гарсия принял молчание Зулемы за недобрый знак и вновь обратился к нему:

– Если вас не убеждает сходство этого молодого человека, – король указал на Консалва, – с изображением на портрете, у нас есть другие доказательства, которые, возможно, будут для вас более убедительными. Портрет, который находился в вашей коллекции и который похож как две капли воды на этот портрет, мог попасть в ваши руки только после битвы с маврами, в которой потерпел поражение Нуньес Фернандо, отец Консалва. Дон Фернандо заказал портреты сына замечательному художнику, объездившему немало стран. Арабские одеяния настолько восхитили этого художника, что он изображал в них всех, чьи портреты ему приходилось писать.

– Да, сеньор, – ответил наконец Зулема, – это так. Портрет попал в мою коллекцию именно после этого сражения. Верно и то, что слова вашего величества, как и сходство Консалва с юношей на портрете, не позволяют мне усомниться в том, кого изобразил художник. Но задумался я совсем не об этом – я чту законы Всевышнего и верю в Провидение, но никаких предсказаний Альбумасар не делал, и его слова о портрете, которые, как я вижу, дошли и до вас, были сказаны с целью, Заиде неизвестной, и она приняла их за чистую монету. Поскольку, однако, вы проявляете о ее судьбе такую заботу, позвольте мне, сеньор, рассказать вам то, что вы можете узнать только от меня, и счастье моей дочери будет зависеть от того, как вы решите, выслушав мое повествование. Мой отец, имевший все основания стать во главе халифата, был отправлен его противниками на Кипр, и я последовал за ним. На острове я встретил Аласинтию и полюбил ее. Она была христианкой, и я решил принять ее веру. Христианство казалось мне самой справедливой религией, но меня пугали его суровые законы, и я все время откладывал исполнение своего замысла. Халиф позвал меня к себе в Африку, и очень скоро легкая жизнь и свободные нравы настолько захватили меня, что я забыл о своем прежнем решении и стал ярым защитником своей веры. Долгие годы я даже не вспоминал об Аласинтии, но в конце концов загрустил и пожелал увидеть и ее, и Заиду, которую оставил совсем ребенком. Мне в голову взбрела мысль забрать дочь к себе, обратить ее в свою веру и выдать замуж за принца Фесского из рода Идрисов, который был наслышан о красоте Заиды. Он воспылал к ней страстью еще до того, как увидел ее, и заручился согласием отца – одного из моих ближайших друзей. Война на Кипре поторопила меня, я отправился на остров и встретил там принца Тарского, влюбленного в мою дочь. Принц приглянулся мне своей внешностью, и я был уверен, что Заида полюбит его и не замедлит согласиться выйти за него замуж. Никаких твердых заверений принцу Фесскому я не давал, тем более что его мать была христианкой, и я опасался, как бы она не воспротивилась обращению Заиды в нашу веру. Одним словом, я пообещал Аламиру отдать дочь за него. К моему удивлению, она невзлюбила его. В течение всей осады Фамагусты я всячески уговаривал ее подчиниться моей воле, но мои уговоры ни к чему не привели, и я отступился, сочтя, что насильно мил не будешь и что по возвращении в Африку я выдам ее за принца Фесского, как и было решено ранее. Он часто присылал мне на Кипр письма, и я знал, что его мать умерла, а с ее смертью отпали и последние препятствия, которые могли помешать моим замыслам. Нам наконец удалось покинуть Фамагусту, и по пути мы остановились в Александрии – мне захотелось повидать своего старого знакомого, астролога Альбумасара. Во время одной из наших встреч, на которой присутствовала и Заида, он заметил, что она внимательно и с нескрываемым интересом рассматривает портрет, подобный тому, какой вы мне сейчас показали. На следующий день я рассказал ученому, что Заида невзлюбила Аламира и поэтому-де решил выдать ее замуж за принца Фесского, независимо от того, понравится он ей или нет.