– Я не думаю, что он будет ей неприятен, – сказал мне Альбумасар. – Юноша, изображенный на портрете, очень похож на принца Фесского, и вполне возможно, что это именно он.

– Не могу судить, так как никогда не видел принца, – ответил я. – К тому же портрет попал ко мне совершенно случайно. Хочу лишь, чтобы принц Фесский понравился Заиде, а если она опять закапризничает, я не пойду ни на какие уступки, как это было с принцем Тарским.

Спустя несколько дней дочь обратилась к Альбумасару с просьбой открыть ей ее судьбу. Зная мои намерения и полагая, что красивый арабский юноша и есть принц Фесский, ученый сказал Заиде, что она предназначена тому, кто изображен на портрете, но при этом не выдавал своих слов за пророчество. Я сделал вид, что принимаю эти слова за предсказание, услышанное из уст человека, способного заглядывать в будущее, и всегда напоминал об этом дочери. Когда мы покидали Александрию, Альбумасар, прощаясь со мной, усомнился в том, что наша маленькая хитрость удастся, но я не терял надежды. Во время болезни, от которой я только что оправился, меня вновь посетила мысль принять религию, показавшуюся мне когда-то единственно верной, и с тех пор эта мысль не дает мне покоя. Должен признаться, что сомнения не покидали меня и по сей день. Но сейчас я отдаюсь воле Всевышнего. Он подсказал мне, что если я хотел с помощью обманного пророчества выдать свою дочь замуж за человека своей веры, то, повинуясь подлинному пророчеству, я обязан выдать ее за человека ее веры. Альбумасар ошибся насчет изображенного на портрете юноши и не вкладывал в свои слова какого-то особого смысла, но верно передал волю Божью – Заида предназначена тому, кого изобразила рука художника. Это истинное предсказание воплотится в жизнь счастьем моей дочери, руку которой я отдаю самому достойному на земле человеку. Единственное, что мне остается, – это просить ваше величество удостоить меня чести быть в числе ваших подданных и позволить мне провести остаток жизни в вашем королевстве.

Король и Консалв были настолько поражены и тронуты услышанным, что смогли лишь молча обнять Зулему, не находя слов для выражения переполнявших их чувств. Радуясь от души счастливому завершению длинной цепи событий, порой печальных и даже трагических, они еще долго не расставались и продолжали беседовать. Консалва не удивила ошибка Альбумасара. Он знал, что многие совершали ее, путая его изображение на портрете с принцем Фесским. Он рассказал Зулеме, что мать принца была сестрой его отца, Нуньеса Фернандо, и во время одного из набегов мавры захватили ее в плен и увезли в Африку, где она покорила своей красотой отца принца Фесского и стала его женой.

Покинув кабинет дона Гарсии, Зулема поспешил сообщить обо всем случившемся дочери, счастье которой было беспредельно, – она воспылала к Консалву еще большей страстью. А через несколько дней Зулема принародно принял христианство, и королевский двор занялся приготовлениями к свадьбе, которая явила собой верх испанской галантности и арабской изысканности.

Генриетта Французская[77], вдова Карла I[78], короля Англии, в силу обрушившихся на нее несчастий вынуждена была удалиться во Францию, выбрав местом своего прибежища монастырь Пресвятой Девы Марии в Шайо[79]. Ее влекла туда красота местности, но еще более – дружеские чувства к матери Анжелике[80], настоятельнице монастыря[81]. Особа эта появилась при дворе совсем юной и стала фрейлиной Анны Австрийской, жены Людовика XIII[82].

Государь, чьи увлечения отличались полнейшей невинностью, влюбился в нее, и она отвечала на его страсть весьма нежной дружбой и такой великой преданностью за то доверие, которым он ее почтил, что выдержала испытание, устояв перед всеми заманчивыми предложениями кардинала Ришелье[83].