– Нет.

– Он не был счастливым.

– Мне очень жаль.

– Родители поженили нас. Но на сей раз я сам сделал свой выбор. Только испытав первый, можно оценить второй. Дорогая моя, боюсь, что все эти годы я не был монахом.

– Я догадалась.

– Я страшный грешник, как ты узнаешь.

– Я готова к худшему.

– Думаю, что Элис… моя жена… и я были слишком разными.

– Расскажи мне о ней.

– Не знаю, что и рассказать. Она была нежным, мягким созданием. Всегда старалась угодить. Казалось, ей не достает живости, решительности, энергии. Потом я понял, почему. Она любила другого, когда вышла за меня замуж.

– Того, с кем потом убежала?

Коннан кивнул в ответ:

– Бедняжка Элис! Ей не повезло. Она ошиблась в выборе не только мужа, но и любовника. Собственно говоря, это вряд ли можно было назвать выбором… Мы с Джеффри Нэнселлоком в сущности очень похожи. В прежние времена в этих краях существовала традиция так называемого «права сеньора» и мы с Джеффри отдали ей должное, сделав все, что в наших силах, чтобы поддержать ее.

– Ты хочешь сказать, что у тебя было много любовниц.

– Я вел жизнь распутного волокиты. Но теперь все в прошлом. С этого момента я буду верен одной единственной женщине всю оставшуюся жизнь. Спасибо тебе, дорогая, за то, что ты веришь мне. Так и будет, клянусь тебе, Марти. Моя прошлая жизнь научила меня лучше видеть и оценивать человеческие отношения, помогла мне понять, что мое чувство к тебе – это любовь.

– Да, – согласилась я, – мы всегда будем верны друг другу, потому что это единственный способ доказать глубину нашей любви.

Коннан взял мои руки и поцеловал их. Никогда еще он не был таким серьезным:

– Я люблю тебя. Никогда… никогда не забывай этого.

– Я постараюсь.

– До тебя могут дойти сплетни.

– Да, иногда такое случается.

– Ты ведь уже слышала про Элис и про то, что Элвина не мой ребенок? Дорогая, кто-то сказал тебе, и ты не хочешь выдавать рассказчика. Неважно. Ты знаешь правду. Я никогда не мог любить этого ребенка. Я даже старался как можно меньше ее видеть. Для меня она была постоянным напоминанием о том, что я хотел бы забыть. Но с твоим приездом мое отношение к ней переменилось. Ты объяснила мне, что она всего лишь несчастный, одинокий ребенок, страдающий за грехи взрослых. Видишь, ты изменила меня, Марти, милая! С тех пор, как ты здесь, переменился весь дом, и это еще одно доказательство, что у нас с тобой все будет по-другому.

– Коннан, я хочу, чтобы этот ребенок был счастлив. Пусть она никогда не узнает, что она не твоя дочь. Позволь ей относиться к тебе как к отцу. Это единственное, что ей нужно.

– Ты будешь ей матерью. Мне придется быть ее отцом.

– Мы будем так счастливы, Коннан.

– Ты умеешь заглядывать в будущее?

– Да, в наше, потому что оно зависит от нас, а я хочу, чтобы мы были очень-очень счастливы.

– Как мисс Лей скажет, так и будет. Обещаешь, что сплетни обо мне тебя не расстроят?

– Ты имеешь в виде леди Треслин, я знаю. Она была твоей любовницей.

Он кивнул:

– Но я порвал с ней. С этим покончено навсегда. – Поцеловав мне руку, он добавил: – Разве я не поклялся в вечной верности?

– Коннан, но она такая красавица и всегда будет жить рядом.

– Но я люблю другую – первый раз в жизни люблю по-настоящему.

– А ее ты не любил?

– Страсть, влечение иногда можно принять за любовь, – ответил он, – но полюбив по-настоящему, я вижу теперь всю разницу. Давай забудем прошлое, дорогая. Давай начнем сначала… ты и я… в горе и в радости…

Я снова оказалась в его объятиях.

– Коннан, может быть, я сплю? Скажи, что нет.

Когда, наконец, я поднялась к себе в комнату, было уже очень поздно, и я была так счастлива, что боялась заснуть, чтобы при пробуждении все произошедшее не оказалось сном.

Утром я рассказала Элвине о том, что произошло. На мгновение ее лицо озарилось улыбкой, и хотя она тут же приняла равнодушный вид, я уже поняла: она рада случившемуся.

– Теперь вы останетесь с нами навсегда, мисс? – спросила она.

– Да, – заверила я ее.

– Научусь ли я когда-нибудь ездить верхом так же хорошо, как и вы…

– Думаю, ты будешь ездить намного лучше. Ведь у тебя больше возможностей тренироваться, чем когда-либо было у меня.

Элвина снова улыбнулась, но, сразу посерьезнев, спросила:

– Как же мне теперь называть вас, мисс? Ведь вы станете моей мачехой?

– Да, но ты можешь называть меня, как хочешь.

– Наверное, мне придется называть вас мама, – ее губы дрогнули.

– Если тебе это не нравится, то ты можешь называть меня Марта, или Марти. Так меня всегда звали отец и сестра.

– Марти, – повторила она. – Мне нравится. Похоже на лошадиную кличку.

– Вот это я понимаю, похвала! – воскликнула я весело.

Потом я отправилась к Джилли.

– Джилли, – сказала я ей, – я стану миссис Тре-Меллин.

При этих словах на ее губах появилась ослепительная улыбка. Глаза засияли. Она бросилась ко мне и, радостно смеясь, спрятала лицо в складках моего платья.

Мне было всегда трудно понять, что именно Джилли думает и чувствует, но было очевидно, что она довольна. Для нее Элис и я уже давно слились в одно лицо, поэтому она меньше всех удивилась новости. Для Джилли казалось само собой разумеющимся, что я займу место Элис. И, наверное, в это мгновение она поверила, что я и есть Элис.

Через день мы отправились домой. Всю дорогу до станции мы пели корнуэльские песни. Коннан был весел, как мальчишка, и я подумала, что теперь так будет всегда. Элвина и Джилли пели вместе с нами. Странно было слышать, как тихонько, будто про себя, поет этот ребенок, который с трудом может разговаривать.

Мы пели «Двенадцать дней Рождества». У Коннана оказался приятный глубокий баритон, и я была на вершине счастья, когда он спел:

На первый день Рождества мне милый прислал дорогие подарки

Старую грушу с гнездом куропатки…

Мы допели песню до конца, но я никак не могла вспомнить, что же он дарил ей после пяти золотых колец, и мы весело смеялись, когда вышел спор из-за количества присланных гусынь и бойко торгующих молочниц.

– Какие-то странные подарки он ей присылал, – заметила Элвина, – кроме золотых колец, конечно. Наверное, он просто притворялся, что влюблен.

– Нет, он правда очень любил ее, – возразила я.