– Короче, вы говорили о перезахоронении останков Нины Гринович, и Моня сказал – куда, – закончила бабушка Соль потерянно. Потом она вдруг подняла голову и в упор посмотрела на меня.

– Я хочу спросить Атилу. Какое участие во всем этом принимал Иммануил Швабер?

– Когда адвокат сказал, что нашел в вашем сейфе бумажку о реабилитации Гринович, дядя ответил на наши с Кортиком вопросы. Вот и все. Просто… – Я позволил себе похвалиться. – Я задавал слишком конкретные вопросы. Мы с Кортиком поверили, что бумажка в сейфе может означать только наличие сокровищ. Учитывая ваш образ жизни, – добавил я, – Кортик начал изучать ваш египетский маршрут по открыткам, а потом дядя Моня уверил нас, что в сообщении Нины Гринович властям речь могла идти только о радиоактивном веществе. После такого разочарования мы уже беседовали про жизнь. Если вы хотите пришить дяде злой умысел, так его не было.

– А у тебя? – спросила бабушка Соль.

– Никогда, – не раздумывая, ответил я.

– Не верю! – повысила она голос. – Вы поплыли со мной, зная, что ваша болтовня о перезахоронении была подслушана. Что из этого следует? Что вы оба имели какой-то умысел, подозревая, что сокровищ уже может и не быть. Какой? Ты хотел меня убить, да? Что ты знаешь о кислородных смесях?

– Ерунда! – обиделся я. – Какой умысел? Матушка сказала, что все должно идти своим чередом, вот и все! А я ее послушался…

– Зинаида? – пораженно уставилась на меня Ассоль. – Сказала тебе? Давно?

– Перед отплытием. Они с дядей Моней сидят в Надоме. Там еще обе его жены – старая и новая.

– Все, хватит! – крикнула Ассоль, вставая. – И моему терпению есть предел. Я хочу говорить с Икаром!

– Говори, – удивленно посмотрел Кортик.

– Ты – Икар?

– Бабушка, сядь. – Он после такого вопроса забеспокоился и вскочил. Я тоже подумал, что лучше бы ей все-таки стукнуть пару раз по столу ладонями.

– Если ты Икар, то должен, наконец, понять свое положение, – жалобно начала бабушка Соль. Она почти скулила! – Ты никогда не выберешься из психушек, пока не освободишься от своего друга. Ты думаешь, отец тебя туда от тюрьмы спрятал? Так вот – нет. Речь идет о самом настоящем раздвоении личности.

– А доктор говорил – депрессионная шизофрения, – доложил Кортик.

Ассоль посмотрела на внука с жалостью. Она почти плакала, я видел, как дрожат ее губы.

– Икар!.. Твой друг Атила вместе с матерью, ее дядей и еще тремя женщинами попал в автокатастрофу. Он погиб, Икар. Атила погиб. Они все погибли, кроме одной женщины. Атила прожил дольше всех – несколько дней в коме.

Вот это отмочила так отмочила! Я даже на несколько секунд почувствовал себя в невесомости, будто растворился в воздухе.

– Когда? – ничего не понял Кортик.

– Когда ты стрелял во второй раз из ружья шофера. Тебя увезли, а они на другой день поехали куда-то в одной машине.

– Не куда-то, а к нотариусу, – заявил я. – Дядя Моня опять женился, мы поехали к нотариусу переписать завещание.

– Икар, прошу тебя, сосредоточься!

– Да я в порядке, – уверил бабушку Кортик, – я только не понимаю. Ты пила? – Он принюхался.

– Ты его видишь? – спросила Ассоль.

– Атилу? Конечно, вот он. – Кортик легонько стукнул меня кулаком в плечо. – А что ты пила?

– Позови капитана Бурбулю! – приказала Ассоль.

– Кого? – изумился Кортик до шепота.

– Позови хозяина буксира, пусть он сюда спустится! – закричала Ассоль так громко, что через несколько секунд мы услышали громкий топот, и вниз по лестнице почти свалился капитан.

Увидев Ассоль живой и невредимой, он перевел тяжелый взгляд на Кортика.

– Бурбуля, сколько человек ты видишь в каюте? – спросила бабушка, не сводя глаз с Кортика.

– Ты – сидишь, пацан – стоит. Двое, – уверенно посчитал капитан.

– Поточнее с пацанами, – потребовала Ассоль. – Сколько мальчиков ты видишь?

– Мальчиков? – подозрительно посмотрел на нее капитан. – Ясно. Говорил тебе – лучше стакан моей сивухи, чем этот дистиллированный виски!

Он ушел, не дожидаясь ее реакции.

Я понял, что теряю Ассоль Ландер с каждой минутой. И стал бороться:

– Он сказал – двое, но не сказал, кого из нас видел. Может быть, он видел меня?

– Заткнись, Атила, – приказал Кортик. – Он сказал – двое… Но как же – в больнице? Мы с Атилой в психушке вместе были – я помню. Доктор разговаривал с нами обоими! Называл его по имени!

– Да, – кивнула бабушка. – На то он и доктор. Уверял, что постепенно, года за два, вылечит тебя. Говорил, что прямо нельзя говорить о гибели твоего друга – мол, щадящий режим. Иногда ты ползал по полу, извиваясь как безногий, или ходил, ссутулившись, будто бы из-за горба. Мне говорили.

– А башенный кран?

– А зачем, по-твоему, я полезла туда с этой идиотской трубой?! Чтобы ты оставил своего друга там, там, понимаешь?! – прокричала она, иссякла и грустно добавила: – Я уже научилась по выражению твоего лица узнавать, когда ты видишь его рядом, а когда его нет…

– Ерунда какая-то! – продолжал протестовать Кортик. – Его видела Ваниль! Эйса!

– Ваниль тряслась от ужаса каждый раз, когда ты изображал Атилу. Она называла его привидением. А Касабланка предложила единственное лекарство – зарыть тебя в землю, а потом откопать, когда задохнешься, и откачать – у них в Африке так лечат от подобной напасти. За это время кто-то из двоих в человеке умирает.

– Но… Но я его вижу!

– Этот горбун живет в твоем теле. Ты его не видишь. Ты его представляешь.

– А синяк? – воскликнул Кортик. – А укусы?! Мы дрались с Атилой – я помню!

– Да, синяк, – грустно кивнула Ассоль. – Доктор предупреждал, что я не справлюсь. Что ты можешь наносить себе увечья в припадках противостояния своему двойнику. Конечно, я не могла предположить, что перед визитом к Готланду ты исхитришься врезаться в шкаф именно правой скулой! И ни я, ни девочки, прозевавшие эту драку, так и не смогли понять, как ты смог укусить себя возле рта.

Знаете что я понял в этом месте их трогательной беседы? Что они меня достали. Пора действовать! Хотел ли я убить Ассоль Ландер? Никогда. Конечно, мне очень хотелось, чтобы единственная любимая женщина всегда была рядом, но, если вы помните, я не сторонник приукрашать загробную жизнь исполнениями желаний. Мне больше нравятся странствия душ в разных телах. И я совсем не уверен, что после смерти Ассоль мы с ней пойдем, взявшись за руки, по Млечному Пути. Скорей всего, покинув тело Кортика, я буду кошкой, а она – собакой.

Хотел ли я причинить неприятности моему другу Кортику? Никогда. Я чист перед вечностью. Странно, конечно, осознавать себя всемогущим, но если это единственная неприятность для души после смерти тела, то уж эту скверну я как-нибудь переживу.