Петерсон поднял глаза от своих бумаг. На другой стороне комнаты на телевизоре молча мелькали картинки. Последняя передача новостей подходила к концу. Наиболее важные события, происшедшие в Берне и Цюрихе, были освещены, и в программе перешли к никчемным событиям и более легкомысленным вещам, которые Петерсон всегда игнорировал. Однако сегодня он включил звук. Как он и ожидал, было сообщение о триумфальном возврате Анны Рольфе на сцену в тот вечер в Венеции.

Когда сообщение закончилось, Петерсон выключил телевизор и запер папки в своем личном сейфе. Возможно, убийца Антона Орсати не смог выполнить своего задания, так как Анна Рольфе была под усиленной охраной. А возможно, он испугался. Или, возможно, они уже мертвы, но их тела просто еще не обнаружены. Инстинкт подсказывал ему, что дело не в этом, что в Венеции что-то пошло не так. Утром он по обычным каналам свяжется с Орсати и выяснит, что же произошло.

Он сунул несколько бумаг в портфель, выключил настольную лампу и вышел. Высокий пост, который занимал Петерсон, позволял ему ставить свой «мерседес» в выложенном булыжником дворе, а не оставлять его вдали на автостоянке возле железнодорожного депо. Он наказал охранникам особо следить за его машиной. А почему – он им не сказал.

Он поехал на юг вдоль реки Силь, улицы были почти пусты: тут – одинокое такси, там – тройка гастарбайтеров, ожидающих трамвая, который повезет их к набитым людьми квартирам в Ауссерсиле или в Промышленном квартале. На аппарат Петерсона была возложена ответственность за то, чтобы они там вели себя пристойно. «Никаких заговоров против деспота у себя дома. Никаких протестов против швейцарского правительства. Просто делайте свое дело, получайте свой чек и держите рот на замке». Петерсон считал гастарбайтеров необходимым злом. Экономике не выжить без них, но порой казалось, что в Цюрихе меньше швейцарцев, чем этих проклятых португальцев и пакистанцев.

Он снова бросил взгляд в зеркальце заднего вида. Похоже, что за ним нет «хвоста», хотя он не мог быть в этом уверен. Он знал, как идти за человеком, но его обучение определять наблюдение и уходить от него было рудиментарным.

Минут двадцать он ездил по улицам Видикона, затем свернул к Цюрихскому озеру и гаражу своего дома. Проехав через металлические ворота с охранным устройством, он приостановился, желая убедиться, что никто не вошел в гараж вслед за ним. Тогда он спустился по извилистому проезду на отведенное ему место. На стене был написан номер его квартиры – 6С. Машина въехала на свое место, он выключил фары, затем мотор. И долго сидел, сжимая руль, со слишком быстро бьющимся для человека его возраста сердцем. Необходимо было выпить как следует.

Он медленно пошел через гараж, внезапно почувствовав невероятную усталость. Он прошел в дверь и вошел в вестибюль, откуда поднялся на лифте к себе в квартиру. Перед закрытыми стальными дверцами стояла женщина, повернув голову и следя за вспыхивающими номерами этажей.

Она несколько раз нажала на кнопку вызова и громко ругнулась. Затем, заметив присутствие Петерсона, повернулась и с улыбкой извинилась:

– Простите, но я уже пять минут жду этот чертов лифт. Наверное, что-то не в порядке с ним.

Идеальный Züridütsch, подумал Петерсон. Значит, не иностранка. Петерсон быстро оценил ее наметанным глазом. Это была брюнетка со светлой кожей – такая комбинация всегда привлекала его. На ней были джинсы, обрисовывавшие длинные ноги. Под кожаной курткой – черная блузка, расстегнутая настолько, что был виден кружевной бюстгальтер. Привлекательная, отлично сложенная, но не красавица, на какую заглядывались бы на Банхофштрассе. Молодая, но не слишком. Лет тридцать пять – самое большее.

Казалось, она почувствовала, что Петерсон оценивает ее, выдержав своими озорными серыми глазами его взгляд. Прошло уже полгода со времени его последнего романа, и пора была затеять другой. Последней его любовницей была жена коллеги из отдела борьбы с мошенничеством. Петерсон хорошо все устроил. Какое-то время это оправдывало себя и было приятно, а когда настала пора кончать отношения, они расстались без озлобления или сожалений.

Несмотря на усталость, Петерсон улыбнулся женщине.

– Я уверен, что он сейчас подойдет.

– Не думаю. Боюсь, мы проторчим тут всю ночь.

Намек в ее словах был явным. Петерсон решил подыграть ей, чтобы посмотреть, как далеко зайдет дело.

– Вы здесь живете?

– У меня тут приятель.

– В таком случае ваш приятель наверняка придет к вам на помощь, вы так не думаете?

– Он сегодня вечером в Женеве. Я просто бываю в его квартире.

Интересно, кто ее приятель и в какой квартире он живет. Петерсон представил себе секс в спешке и накоротке. Потом усталость навалилась на него и прогнала все мысли о победе. На этот раз Петерсон нажал на кнопку вызова и пробормотал проклятие.

– Да он никогда не придет. – Она достала из кармана куртки пачку сигарет. Вытащила одну сигарету и чиркнула зажигалкой. Пламя не вспыхнуло – она чиркнула еще несколько раз, потом сказала: – Вот дерьмо. Сегодня вечером, как видно, мне сплошь не везет.

– Позвольте.

Зажигалка Петерсона выдала язычок синего с желтым пламени. Он поднес его к женщине, давая ей возможность закурить. Поднося конец сигареты к огню, она ласково провела пальцами по его руке. Это был намеренно интимный жест, от которого ток побежал вверх по его руке.

Ее касание оказало на Петерсона столь сильное воздействие, что он не заметил, как она поднесла свою зажигалку к его лицу. Тут она нажала на кнопку, и облако какого-то слащавого химикалия наполнило легкие Петерсона. Он вскинул голову и уставился на женщину, широко раскрыв глаза, ничего не понимая. А она швырнула сигарету на пол и достала из сумочки револьвер.

Револьвер не потребовался, так как химикалий произвел нужное действие. Ноги Петерсона размякли, комната начала крутиться, и пол приподнялся ему навстречу. Он боялся ударить голову, но прежде чем ноги его окончательно подкосились, в вестибюле появился мужчина и Петерсон упал ему на руки.

Петерсон успел увидеть лицо своего спасителя, когда тот волок его из вестибюля и швырнул в обшитый панелями фургон. Произведено это было по-христиански, и осторожно, и удивительно деликатно. Петерсон хотел было его поблагодарить, но когда открыл рот, потерял сознание.

Герхардту Петерсону казалось, что он выбирается из глубин альпийского озера. Он карабкался наверх, продираясь сквозь прослойки сознания, струи теплой и холодной воды, пока его лицо не выбралось на поверхность и легкие не наполнились воздухом.

Он обнаружил, что находится вовсе не на альпийском озере своих сновидений, а в холодном погребе с глиняным полом и голыми оштукатуренными белыми стенами. Над его головой было маленькое оконце, прорезанное на уровне земли, и в него струился слабый желтый свет. С минуту он пытался сориентироваться во времени и в пространстве. Потом вспомнил женщину-брюнетку у лифта; как она обвела его вокруг пальца с помощью сигареты; как провела рукой по его руке, прежде чем прыснуть ему в лицо что-то седативное. Он пришел в замешательство. Как мог он оказаться таким слабым? Таким незащищенным? Чем он выдал себя, что они подослали к нему женщину?