не нужен он тебе, — откликнулась Никитична. — Упрямый парнишка. Могет и не расколоться.

— Да ладно тебе, Марфа — не расколется, ага. Соловьем петь будет, не за себя, так за бабу свою спужается, — зло усмехнулся кряжистый.

— Говорю, не нужен, значит не пустое — ты меня знаешь, — суровость в голосе Никитичны зазвенела металлом, и показалось, что не женщина пожилая в шубейке потертой стоит — дама знатная перед простолюдинами. — Что он сказать может, всё равно мимо меня не пройдёт. Кого ищете — так это Нюрка моя.

Я не знал, что думать. Совсем что ли сбрендила старуха, от внучки избавиться решила? Только что ведь другое говорила.

— Ну, Никитична… — многозначительно выдохнул мужик Никифор. — Тогда девку отдай. Сама знаешь, как у нас тут всё.

— А ты не нукай. Отдать — не отдам, — при этих словах толпа грозно заворчала и зашевелилась, как один злобный зверь. — Но и ложится поперёк не буду: давно здесь живу, правильно говоришь — знаю. Девку он отведет, — и как до этого Никифор, на меня пальцем ткнула. — А вот за это костьми лягу. И лучше тебе, Спиридоныч, ногу через меня не заносить.

В воздухе словно напряжение сгустились, хотя казалось, куда уж больше. Толпа даже назад малость отхлынула, а Никифор как-то смущенно переминаться начал и прокашлялся, точно поперхнулся, убавил в облике значимости.

А я совсем что-то понимать перестал. На парней глянул: у тех то же на лицах. Вроде же драться сейчас надо было, своих отстаивать. И что? Все?

— Марфа Никитична, да как же так-то? Мы же только что об этом? Не поведу я! — растерянно начал я, постепенно опять заводясь.

Никитична повернулась ко мне, и я как-то сразу понял, что толпу присмирило: из темных колодцев ее глаз словно нечто древнее глянуло и душу мою за грудки к себе притянуло — изучило, взвесило, обратно в пыль у ног уронило. И тут же отхлынуло давящее присутствие — пожилая женщина напротив, смотрит устало.

— Это часть способа того, гостенёк. Сам спрашивал — помнишь? Разъяснить времени не было, как видишь. Ну да ты погоди, сейчас Нюрку поведем, я тебе обрисую, что сама знаю. Ну что, пошли? Эти долго ждать всё равно не дадут. Испугались пока, да и тот страх не слабее будет.

— Мне это… Щас я, в дом заскочу, — сказал я вдруг пересохшим ртом. — Пошли, мужики.

Девчонки разволновались конечно: что происходит, да что случилось. Рассказывать им всё не хотелось: пришлось как-то общими фразами отделаться, что тревожность только повысило. А когда я сказал, что сейчас уйду одно дело порешать, но скоро вернусь, а они пока с Серёгой и Саней дома посидят, тут вообще такое началось… Причём не знаю, кто больше орал, девчонки со Светкой во главе или Серёга. Саня-то молчал, как обычно. Правда сказал потом, что со мной пойдёт, что важно это. Чем маслица хорошо в огонь подлил: Серёжа начал на чистом матерном говорить, даже для связки простые слова вставлять перестал, а Наташка плакать взялась.

Не знал я, что уже с этой истерикой вселенской делать, но тут Никитична вошла — спасла ситуацию. Чего уж там девчонки в глазах её увидели — я-то что помню, да может у них по-другому было, по-женски, — но сразу присмирели.

— Вот и правильно, неча галдеть. Мужики у вас справные, по таким раньше времени не воют, — сказала она им наставительно, а Светке добавила, — а тебе, на вот — веревочка. На руку ему завяжешь — покажу, как, — и слова подскажу нужные. Так верхней будет.

Серёга уж было хотел что-то там, как он любит говорить, по сути сказать, но и его Никитична опередила:

— А ты, орёл, девок давай стереги. Я там тебе в сенях даже ружьишко поставила на всякий. А то с топором ты уж больно грозный. А Сашка нас только проводит. Как раз, что сказать надо, дозреет.

Серёга увял, но тут же приободрился, покивал согласно и подался в сени — угадала Никитична с мотивацией. Кто она вообще такая? Знахарка что ль или колдунья? Деревенские-то явно всерьёз её принимают. С нашей компанией так вообще влёт разобралась.

Потом Никитична отвела нас со Светкой в сторону, помогла ей завязать на моём левом запястье шнурок каким-то хитрым узлом. Прошептала на ухо слова, которые Светка, в свою очередь, тихо пробормотала, склонившись над этой своеобразной фенечкой. При этом она явно смущалась, но не спорила.

— Так, все, целуй его и идти нам надо, — распорядилась Никитична.

Чувствовал я себя глуповато: обряды, проводы — будто на войну. А впереди вообще ждало нечто мрачное, неизвестное и вероятно жуткое. Так что лучше уж так. В общем, поцеловала меня Светка и пошли мы с Саней за Никитичной.

Нюрка без лишних слов оделась, когда Никитична сказала:

— Собирайся, внученька. Пришло время.

Я смотрел, как этот необычный ребенок так спокойно реагирует на необходимость куда-то идти ночью, причём вероятно даже зная куда. Внутри поднималась отчаянное: неправильно это всё, не должно так быть. С мукой вырвались слова сожаления:

— Блин, дёрнул меня черт попереться гулять тогда. Да и сюда одному ехать.

— Не кори себя. И так не смогла бы я дальше прятать её. Умеют кой-чего, но растёт девка и сила в ней, а я старая уже. Не в эту, так в ту зиму они б ее распознали. А сейчас есть шанс, коли вызвался ты. Думаешь часто такое? — Никитична по-доброму глянула на меня, потом добавила, сверток небольшой протягивая, — на вот, спички да спирта бутылка — сожги там все, если получится. Думается, не зря там избенка эта, привязан к ней дух.

Мы намеренно не торопясь шли по тёмной улице. В общих чертах, в чем способ справится с этим злым духом, мне уже было сказано. Выходило так, что если светлое дитя сопровождал по своей воле человек, то могли они обратно вернуться. Настораживало, конечно, что редко находились добровольцы, и вернулся ли кто, сказано не было. Что происходит там вообще, что увидеть можно? Да и почему сама Никитична не может что-то с этим сделать: кому, как не колдуньям — или кто она там, — с такими делами справляться. На мои вопросы Никитична ответила:

— Не могу: у любых сил законы свои и границы. Их не перешагну и не в желании дело. Прятать вот только справлялась до поры. А про то, что увидеть там можно… Знала б, неужто не сказала бы?

— Я знаю. Ну, точнее один раз был рядом, — сказал вдруг до этого молча шедший рядом Саня. — Меня весной увезли отсюда. А зимой той