Мать уложила ее в кровать. «Как это случилось? Как это случилось? Расскажи!» — кричала она. Но Рыжая Тетя только стонала: «Убийца… убийца… убийца…» А Авраама, как всегда в таких случаях, поразил паралич, и после того, как он присел в углу, он уже не смог ни подняться, ни заговорить, и даже дышать ему было трудно, и только через час его мышцы расслабились, и, когда за ним пришли полицейские, чтобы его допросить, он прошептал: «Я не убивал его. Это был несчастный случай». И поднялся, и пошел с ними, и больше не сказал ни слова.

БУКВАЛЬНО РЯДОМ

Буквально рядом со входом в котлован со склона неожиданно сорвался камень. Я застыл на месте и оглянулся. Неужто мой час настал? Уши мои слышали, как он подскакивает, приближаясь, но глаза мои так и не увидели его.

Я пошел дальше и рядом с электрическим столбом увидел запыленный джип. Окно водителя было открыто. Я заглянул внутрь: полнейший беспорядок. Смятый спальный мешок, трос для буксировки, треснувший ящик с инструментами и лопатка для раскопок.

Беззаботный турист. Немного продуктов в пластиковой коробке, полотнище тента, разбросанные вокруг шесты и колышки да накренившуюся набок канистру, из которой каплет вода.

Большие шины и капот были холодны на ощупь. Я снова оглянулся. Никого.

Я протянул руку к рулю и коротко погудел. С вершины холма, покрытого красными, белыми и фиолетовыми пятнами весеннего цветения, послышался крик: «Я здесь».

— Хотите чаю? — крикнул я в ответ.

— Да.

— Подать вам туда или вы спуститесь вниз?

— Я спущусь к вам.

Высокий худой старик спустился с проворством горного козла. Ноги в коротких и широких штанах цвета хаки — тонкие и кривые, как виноградные плети, но очень опытные и уверенные. Лицо — загорелое и морщинистое, от возраста и от солнца, а голова — как я обнаружил, когда он снял свою австралийскую шляпу, — совершенно лысая и белая, с каймой загара по краям.

— Гуляете?

— Работаю.

— Кем?

— Изучаю растения.

— Так вы приехали изучать наши цветы?

— Наши? Местные. Эндемические растения.

Я спросил, что это означает.

— Это растения, которые растут только в одном определенном месте. Нарциссы и сосны можно встретить во многих местах земного шара, но есть растения, специфичные только для данного места. Вы наверняка знаете такие.

— Маринованные огурцы моей Бабушки, — сказал я, — растут только в двух банках в районе Кирьят-Моше в Иерусалиме.

Человек издал странный кашляющий звук. Мы сели. Я зажег газовую горелку и поставил чайник.

— В этих местах, например, — сказал он, — есть два вида ирисов и один вид акаций, которые растут только здесь. Вы их знаете?

— Я знаю только акацию вообще, — сказал я. — Не разные ее виды и их названия.

— Я имею в виду негевскую акацию.

— Хорошо, — сказал я. — Пусть будет негевская акация.

А про себя пожалел, что он не знаком с Роной и потому не может оценить мое «хорошо», которое мне на этот раз особенно удалось.

— А вы? — спросил он.

— Я не эндемичный, — ответил я. — Такие, как я, встречаются во многих местах.

Он снова кашлянул, и на этот раз я понял, что он так смеется.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Инспектор компании «Мекорот».

— Значит, ездите кругом. Целый день в одиночку по пустыне?

— Да. Вдоль труб.

— Как этот пикап ведет себя на местности?

— Прыгает, как стрекозел, но проходит в любом месте.

— Как вы сказали? Стрекозел?

— Да.

— Я когда-то знал человека, который так говорил. Он говорил «стрекозел» и еще «пьён». Его дочь училась со мной в одном классе.

— Вы из мошавы Киннерет, — сказал я, то ли спрашивая, то ли утверждая.

— Да.

— Это мой дед, — сказал я. — Меня назвали его именем. И это моя мать училась с вами в одном классе.

— Да? Так это ваш дед покончил с собой в коровнике? Я помню это, как сегодня. Подумать только, как оборачиваются дела.

— Они не оборачиваются, они переплетаются, — сказал я. — Дела и вещи переплетаются друг с другом.

Вода закипела. Исследователь эндемических растений наклонился и сорвал несколько листочков с невысокого кустика, бросил их в чайник и в воздухе распространился тонкий, приятный запах кисловатой ванили.

— Вы знаете это растение? Оно растет в здешних местах.

— Знаю, — сказал я. — Но не по имени.

— Хотите узнать?

— Я все равно забуду.

Он пил медленно-медленно и потом протянул мне кружку.

— Осталось еще?

— В вашем классе была девочка, которая заболела и ослепла. — Я налил ему еще кружку. — Мать рассказывала мне о ней.

— Дочка соседей. Они уехали, когда мы были детьми. Я забыл ее имя.

— Они с матерью были близкими подругами.

— Родители повезли ее лечить в Европу и не вернулись.

— К знаменитому врачу в Вене, — сказал я.

Мы оба замолчали. Я почувствовал, что мой лоб потемнел. Большинство людей ощущают, когда они краснеют, некоторые чувствуют, когда бледнеют, а я чувствую также, когда мрачнею.

— Вы в порядке? — спросил человек.

Я не ответил. Разумеется, я в порядке. Спросите любую трубу, господин исследователь эндемических растений, спросите любой вентиль. Спроси и ты, сестричка, спроси любую скважину, спросите и вы, все мои женщины, спросите соседских детей, спросите любой ниппель, любой клапан, любой бустер, спросите Вакнина-Кудесника, и сестру Елены-кассирши, до чего я в порядке. Подымите двадцать бровей, навострите двадцать ушей: каждая утечка под контролем, каждая выдача воды зарегистрирована, каждое поржавевшее место обнаружено, покрашено и ликвидировано. Знаете ли вы, как еще лучше мужчина может быть в полном порядке?

В ПОМЕЩЕНИИ НАСОСНОЙ

В помещении насосной воздух стоит неподвижно, раскаленный, молчащий. Только электрические коробки жужжат там, а когда я открываю дверцу, мне слышится трепетанье птичьих крыльев. Отчетливое и такое тишайшее, что мне непонятно, слышу я его в действительности или это всего лишь воспоминание о моем предыдущем визите сюда. Это крылья ласточки, что высвободились из глубины ее глиняного гнезда, острые и быстрые, как ножи. Гекконы тоже живут здесь, иные куда больше тех, которых я помню по сеткам, защищавшим от комаров окна нашей сдвоенной квартиры. Здесь это бледные, жуткие убийцы, животы их прозрачны, их яйца прилипают к стенкам, а вопли их страсти звучат громко и резко.