Генерал-лейтенант Ильичев принял его не в управлении, а на конспиративной квартире на окраине Москвы. Вячеслав принес с собой рапорт с просьбой перевести его для прохождения дальнейшей службы в ПВО или ВВС страны, так как других навыков он не имеет, Германия разгромлена, и он считает, что его опыт создания участка ПВО для защиты особо важных объектов будет востребован. Тем более что он летчик-истребитель-ночник, которых в составе ВВС СССР практически нет. До самого конца войны ночные действия люфтваффе практически проходили безнаказанно.

– Вот только об этом, капитан, никогда и никому не говори. Могут не понять. Почему вы не вернулись на службу в люфтваффе? Ведь последствия ранения не настолько серьезны, и обязанности командира дивизии вы могли выполнять, а там, глядишь, и повыше куда подняться. Имели бы доступ к самым важным секретам рейха.

– Шестое управление госбезопасности настаивало на приезде в Германию моей жены, и мое возвращение было прочно увязано с этим обстоятельством. Вы в курсе, что все урановые бомбы, взорванные американцами в этом году, имели немецкую начинку? А сейчас они переделывают свои обогатительные фабрики по немецкой технологии. На своих циклотронах они не смогли получить достаточную чистоту урана. Лишь плутониевая бомба имела начинку, произведенную в США. А моя супруга занималась именно этой технологией. И сейчас ею занимается, только в СССР.

– Да, вы писали об этом в своих показаниях, и ваши слова нашли косвенное подтверждение из других источников. Однако ваш отказ вернуться на территорию рейха руководством страны был воспринят отрицательно. Мы лишились возможности иметь непосредственный источник информации с ракетных полигонов рейха.

– «Нахт-ягд-гешвадер драй» после разгрома у Киля был переформирован и направлен под Варшаву и Минск. Полигон в дальнейшем охранял первый NJG, к которой я не имел никакого отношения. Воевать на Восточном фронте я не имел никакого желания. Это же воевать против своих.

– Здесь я с вами согласен. Хорошо, можете пока оставаться на этой квартире. Я доложу руководству о вашем рапорте и об успешном прохождении вами врачебно-летной комиссии.

Через десять дней его вызвали в Генеральный штаб, и он в течение сорока шести суток беседовал с генерал-лейтенантом Гайдуковым, который попросил его описать все испытания ракет, на которых ему приходилось присутствовать. В декабре сорок пятого к Гайдукову присоединился инженер-полковник Глушко. После окончания опросов Гайдуков предложил капитану Быстрых перейти под его начало в будущие ракетные войска.

– Я вообще-то летчик, плюс у вас сейчас работают люди, которые меня знали под другой фамилией и в должности командира авиадивизии, которая допустила уничтожение их семей в Узедом-Норд. А я действительно по приказу ГРУ передал англичанам аэрофотоснимки полигона и описал на нем все.

– Даже так?! Да, я об этом не подумал.

Затянувшаяся и довольно бестолковая поездка в Москву закончилась беседой с генерал-полковником Громадиным, командующим Центральным округом ПВО. Вячеслав тщательно готовился к этому визиту. От него зависело будущее. В 16:30, точно в назначенное время, капитан Быстрых доложился о прибытии. В портфеле у него были его фотографии в погонах оберст-лейтенанта, на шее у которого висел украшенный Дубовыми листьями Рыцарский крест – награда, соответствующая званию трижды Героя Советского Союза. А перед ним за столом сидел бывший крестьянский сын, вовсе даже не летчик, но именно он ввел в войска ПВО истребительную авиацию, и сейчас у него под командованием находилась 1-я воздушная армия ПВО в составе шести истребительных дивизий. Приглашения пройти не последовало. Приняв рапорт, генерал открыл личное дело капитана Быстрых и внимательно перечитывал его.

– Немец?

– Немец, по отцу фон Валенштайн, по матери фон Крейц, оберст-лейтенант люфтваффе, командир ночной истребительной эскадры.

– Против нас воевал?

– Никак нет, воевал в Чехословакии, в Польше, в Дании, Норвегии, в дальнейшем охранял с севера Берлин, Росток и Узедоммер.

– Когда сдался в плен?

– Я не был в плену, в Германии я находился по заданию Разведывательного управления Генерального Штаба РККА с 1938 года по ноябрь 1943 года. Уволился из люфтваффе в декабре 1943 года из-за тяжелого ранения, полученного в августе 1943 года над городом Киль.

– Англичане сбили?

– Нет, немцы, наблюдатели ПВО района неправильно классифицировали цель и перепутали Ме.410-С с «бофайтерами».

– Но их же невозможно перепутать!

– Возможно, на самолетах моего гешвадера стояли высотные двигатели с кольцевым радиатором, внешне похожие на двигатели воздушного охлаждения, и удлиненные крылья с круглыми законцовками. Самолет был новым, и в атласе его не успели обозначить.

На лице генерала промелькнула улыбка.

– Сильно досталось?

– Да, и мне, и гешвадеру. Из двухсот машин в воздухе осталось шестьдесят пять. И в основном из третьей и четвертой группе, шедшими замыкающими. Там в основном сопляки сидели. В конце дела об этом много написано.

– Ну, а ко мне зачем?

– Имею большой опыт создания зон ПВО над особо ответственными объектами, летчик-ночник и организовывал в люфтваффе обучение ночников. Насколько я в курсе, на вооружении авиации ПВО в СССР находится только одна машина, могущая исполнять роль ночного истребителя, и та американского производства, и её предстоит вернуть по ленд-лизу.

Генерал промолчал.

– Сколько сбитых ночью?

– Двадцать шесть четырехмоторников, тридцать два двухмоторника и семнадцать одномоторных самолетов, сто восемьдесят пять побед, семьдесят пять сбитых. Вот фотография моего «абшуссбалкена», – он передал генералу фотографии. Чуть помедлил и вытащил боевые ордена с наградными листами. Генерал брезгливо отодвинул награды в сторону, но убирать не велел. Просматривал фотографии.

– Со всей шоблой снят! А почему войну не предупредил, разведчик?

– Запретило командование, потому что предупреждение ушло сюда по другим каналам. Мне непосредственно было приказано на связь не выходить.

– Что ж мне с тобой делать? Руководство рекомендовало разобраться. А у меня же здесь допуск.

– Я его имею, персональный. Особой важности. И подлежу судопроизводству только особым военным трибуналом.

– Идите, капитан, я подумаю. Оставьте свои координаты адъютанту. Заберите, – он указал пальцем на фотографии и награды.

Адъютанту Вячеслав оставил свой сухумский адрес – он твердо решил возвращаться домой, поняв, что договориться ни с кем не удастся. Надо думать о том, чем можно было бы заняться на «гражданке».

Четыре дня трясся в пассажирском поезде. Прошел через строгую систему сплошных КПП, прежде чем сумел добраться до коттеджа, в котором они жили. Карин и дочка очень обрадовались его возвращению. А затем после ужина жена ушла к отцу, и вернулась довольно поздно. Вячеслав успел еще раз покормить дочь и уложить ее в постель.