Ночь миновала. Мистер Фогг улегся спать, но спал ли он? Что касается миссис Ауды, она ни на миг глаз не сомкнула, не смогла передохнуть. А Паспарту, тот и подавно был начеку, словно пес, стерегущий у хозяйской двери.

Назавтра мистер Фогг позвал его и очень кратко, отрывисто распорядился позаботиться о завтраке для миссис Ауды. Он же ограничится чашкой чая и ломтиком поджаренного хлеба. Пусть миссис Ауда соблаговолит его извинить за то, что он не составит ей компанию ни за завтраком, ни за обедом, поскольку должен привести в порядок свои дела. Это займет все его время, такчто к столу он не спустится. Только вечером он намерен просить миссис Ауду уделить ему несколько минут для разговора.

Паспарту, ознакомленному таким образом с дневной программой, оставалось только приступить к выполнению предписанного. Но он смотрел на своего как всегда невозмутимого господина и все не мог решиться выйти из комнаты. Сердце у него разрывалось, его терзали угрызения совести: он горше, чем когда-либо, винил себя в случившейся непоправимой беде. Да, если бы он предупредил мистера Фогга, если бы вовремя разоблачил планы Фикса, мистер Фогг, конечно, не потащил бы за собой полицейского агента в Ливерпуль и тогда…

Бедняга не мог больше выдержать эту муку.

– Хозяин, господин Фогг, прокляните меня! – вскричал он. – Это моя вина, что…

– Я никого не обвиняю, – отвечал Филеас Фогг очень спокойно. – Ступайте!

И Паспарту волей-неволей пошел докладывать молодой женщине о намерениях своего хозяина. Исполнив это, он от себя добавил:

– Мадам, сам я больше ничего не могу поделать, ровным счетом ничего! У меня нет никакого влияния на хозяина. Может быть, вы…

– Да у меня-то какое может быть влияние? – ответила миссис Ауда. – Мистер Фогг ничьим влияниям не поддается! Разве он когда-нибудь понимал, насколько безгранична моя благодарность, как она переполняет мое сердце? Пожелал ли он хоть раз заглянуть ко мне в душу? Друг мой, его нельзя оставлять одного. Даже на мгновение! Вы говорите, он выражал желание побеседовать со мной сегодня вечером?

– Да, мадам. Речь наверняка пойдет о том, как упрочить ваше положение здесь, в Англии.

– Что ж, подождем, – отвечала молодая женщина в глубокой задумчивости.

Так и вышло, что в этот воскресный день дом на Сэвилл-роу все еще выглядел необитаемым. Впервые с тех пор, как Филеас Фогг в нем поселился, он не пошел в Реформ-клуб, когда башенные часы на здании Парламента пробили одиннадцать.

Да и зачем бы ему показываться в клубе? Коллеги больше не ждали его там. Коль скоро вчера вечером, в ту роковую субботу 21 декабря, Филеас Фогг не появился в клубной гостиной до восьми часов сорока пяти минут, его пари проиграно. У него даже не было надобности обращаться к своему банкиру, чтобы взять у него двадцать тысяч фунтов и передать эту сумму выигравшим. У них на рукахчек с его подписью, им оставалось лишь подписать его и предъявить, чтобы двадцать тысяч были переведены на их счет.

Короче, у мистера Фогга не было нужды выходить из дому, вот он и не выходил. Остался у себя в комнате, наводил порядок в своих бумагах. А Паспарту без конца метался вверх-вниз по лестнице дома на Сэвилл-роу.

Для бедного парня время словно бы остановилось. Он замирал у двери комнаты хозяина, прислушивался и, поступая так, даже мысли не допускал, что проявляет хоть малую нескромность! Он заглядывал в замочную скважину и воображал, что имеет на это полное право! Паспарту ежеминутно опасался какой-нибудь катастрофы. Иногда он вспоминал о Фиксе, но в его душе совершился переворот: злость на полицейского инспектора прошла. Фикс, как и все прочие, не понимал Филеаса Фогга, ошибался на его счет. Выслеживая его и арестовав, сыщик лишь выполнял свой долг, тогда как он, Паспарту… Эта мысль изводила его, он чувствовал себя последним ничтожеством.

В конце концов, когда Паспарту становилось до того тоскливо, что он не мог дальше маяться в одиночестве, он стучался к миссис Ауде, входил в ее комнату, не говоря ни слова, пристраивался в уголке и смотрел на молодую женщину, все еще погруженную в свои мысли.

Вечером, около половины восьмого, мистер Фогг поручил слуге спросить у миссис Ауды, сможет ли она принять его. Через минуту эти двое остались в комнате с глазу на глаз.

Придвинув стул к камину, он сел напротив молодой женщины. На его лице никто не заметил бы и тени волнения. Фогг, объехавший вокруг света, нимало не изменился: он в точности походил на Фогга, который в это путешествие отправился. То же спокойствие, та же невозмутимость.

Минут пять они просидели молча. Затем, подняв глаза на миссис Ауду, он спросил:

– Сударыня, вы мне простите, что я привез вас в Англию?

– Я, господин Фогг?! – воскликнула миссис Ауда, пытаясь унять сердцебиение. – Мне… прощать вас?

– Прошу, позвольте мне договорить, – продолжал мистер Фогг. – Когда я задумал увезти вас подальше от тех мест, где вам грозило столько опасностей, я был богат и рассчитывал передать в ваше распоряжение часть того, чем владел. Ваша жизнь стала бы свободной и счастливой. Но теперь я разорен.

– Мне это известно, мистер Фогг, – отвечала молодая женщина, – и я, в свою очередь, прошу вас простить мне, что последовала за вами и, может быть, – как знать? – тем самым способствовала вашему разорению, задержав вас в пути.

– Сударыня, вам нельзя было оставаться в Индии. Ваше спасение не могло быть гарантировано, пока вы не оказались достаточно далеко от этих фанатиков, чтобы они не могли захватить вас снова.

– Значит, господин Фогг, вы, не ограничиваясь тем, что вырвали меня из рук страшных убийц, вменяли себе в обязанность еще и обеспечить мне достойное положение на чужбине? – уточнила миссис Ауда.

– Именно так, сударыня, – отвечал Фогг, – но обстоятельства повернулись против меня. Тем не менее я прошу у вас позволения использовать для вашего блага то немногое, что у меня осталось.

– Но как же вы, господин Фогг? – пролепетала миссис Ауда. – Что будет с вами?

– Со мной? Мне ничего не нужно, сударыня, – холодно отвечал джентльмен.

– Однако, сударь, как вы намерены распорядиться своим будущим?

– Как подобает, – обронил мистер Фогг.

– В любом случае, – продолжала миссис Ауда, – такому человеку, как вы, бедность не грозит. Ваши друзья…

– У меня нет друзей, сударыня.

– Ваши родные…

– У меня и родных не осталось.

– В таком случае я вам очень сочувствую, господин Фогг. Одиночество – грустная штука. Как, неужели нет ни одной близкой души, которая разделила бы ваши невзгоды? А ведь говорят, что даже нищету легче сносить вдвоем!

– Говорят, сударыня.

Тогда миссис Ауда встала и протянула джентльмену руку со словами:

– Господин Фогг, предлагаю вам родственницу и друга в одном лице. Хотите взять меня в жены?