– Смею предположить, что знаю, о чем идет речь. Но уверяю вас, что ни за какие деньги не продам знание, которое совершенно очевидно принесет мне куда большие богатства. Так что этот вопрос не подлежит обсуждению.

– О, уверен, что у нас все же найдется о чем поговорить. – Мастер Боунс указал на ближайшее стойло, в котором находился бык потрясающего размера и, по-видимому, невероятной силы. Шкура его была темной, по хребту проходила бледная полоса, а голову украшали длинные и острые рога.

– Это евразийский тур, предок всего нашего современного домашнего скота. Породу истребили в Польше в семнадцатом веке и восстановили менее ста лет назад. Из-за агрессивности он плохо годится для мясного животноводства, но у меня имеется небольшое стадо для экспорта в республику Байя и другие мексиканские штаты, где до сих пор популярен бой быков. Вот этот экземпляр, Бастардо, очень задирист даже для своего вида.

– А теперь обратите внимание на содержимое соседнего отделения. – За стенкой теснилось множество невыносимо смердевших зомби-рабочих. Они стояли неподвижно, глядя в пространство. – Они не кажутся могучими, верно? Так оно и есть, если брать каждого по отдельности. Но ведь сила в количестве. – Подойдя к ограде, мастер Боунс стукнул одного из зомби по плечу и приказал: – Открой калитку между своим стойлом и соседним. – Когда же калитка открылась, мастер Боунс сложил ладони рупором и прокричал: – Эй, вы, все! Убейте тура. Быстро.

Без малейшего намека на энтузиазм, но и без возражений человеческое содержимое стойла перетекло в соседнее и навалилось на огромного быка. Яростно взревев, Бастардо повалил нескольких и принялся топтать их ногами. Остальные продолжали наступление. Зверь нагнул голову и насадил одного из зомби на рога, потом резко взмахнул головой, подбросив в воздух свежий труп и фонтан розовых брызг. Но зомби продолжали наступление.

Мощная голова снова и снова опускалась и поднималась, отбрасывая в стороны все новые и новые тела. Но зомби уже вцепились в спину, и в бока, и в ноги быка, сковывая его движения. В реве зверя появилась нотка страха. Тела падали поверх тел, а на них новые тела, и в конце концов ноги быка подогнулись под их тяжестью. По его бокам колотили кулаки, в рога вцепились несколько рук. Напрягая все силы, он попытался встать, ему это почти удалось, но только почти, и он снова упал под напором тел.

Когда тур упал в первый раз, мастер Боунс захихикал. И чем дальше, тем веселее он делался, на его глазах от смеха выступили слезы, и он даже хрюкнул раз-другой – в такое восхищение привел его этот спектакль.

Неожиданно тур громко завизжал от боли… и наступила тишина, нарушаемая лишь ударами кулаков по трупу животного.

Мастер Боунс утер слезы рукавом и вновь повысил голос:

– Отлично. Замечательно. Благодарю вас. Хватит. Возвращайтесь в свой загон. Да, именно так. – Он повернулся спиной к окровавленным трупам быка и нескольких людей, неподвижно лежавшим в загородке, и обратился к Даргеру: – Я предпочитаю прямой разговор. Завтра к этому же времени отдайте мне деньги и девушку. В противном случае вы с партнером будете истреблены точно так же, как туры. Не существует силы страшнее толпы, а мне подвластна самая многочисленная толпа, какую только можно представить.

– Сэр! – воскликнул Даргер. – Необходимое оборудование еще не прибыло из Социалистической Утопии Миннеаполиса. Так что я просто не могу…

– В таком случае я дам вам на размышления четыре дня. – Одутловатое лицо начальника зомби исказила жестокая усмешка. – Пока вы будете размышлять, я предоставлю в ваше полное распоряжение эту парочку зомби. Они сделают все, что вы от них потребуете. Они способны исполнять довольно сложные приказы, даже те, которые им непонятны. – Он повернулся к зомби: – Вы слышали голос этого человека. Повинуйтесь ему. Но если он попытается покинуть Новый Орлеан, убейте его. Вы сделаете это?

– Если покинуть… убить… его.

– Да-ссс.

Что-то было не так.

Что-то было не так, но Довесок никак не мог разобраться, что именно. Ему не удавалось сосредоточиться. Его мысли пребывали в смятении, и он не мог подобрать слов, которые позволили бы подчинить их себе. Как будто он внезапно разучился думать. Тем временем его тело передвигалось без каких-нибудь четких команд от головы. В эту самую голову даже не приходило мысли о том, что ему следовало бы вести себя по-другому. Тем не менее он знал, что что-то не так. Солнце село, солнце встало. Для него это не имело никакого значения.

Его тело между тем трудилось – рубило мачете сахарный тростник. Работа проходила размеренно и четко, без его сознательного участия. На подушках лап налились и успели полопаться болезненные водяные мозоли. Он не обращал на это внимания. Кто-то приказал ему работать, и он выполнял приказ, пока не наступит время остановиться. Весь остальной мир представлялся ему как бы в тумане, но его руки сгибались и сгибались, а ноги несли от срубленного стебля к следующему.

И тем не менее ощущение неправильности происходившего оставалось. Довесок ощущал себя пришибленным, как, наверно, ощущал бы себя вол, которого крепко стукнули молотом на бойне, или единственный человек, выживший после какой-нибудь невероятной катастрофы. Происходило нечто ужасное, и где-то в глубине сознания гнездилось ощущение, что он должен что-то с этим сделать.

Вот только знать бы – что…

Где-то в отдалении протрубил рожок, и все остальные работники без всякой суеты прекратили труд. И он – тоже. И неторопливо присоединился к бесстрастной толпе, плетущейся к кормовым навесам.

Он то ли спал, то ли нет. Наступило утро, и Довесок вновь поплелся к кормушке и проглотил десять ложек пойла, как велел ему зомби-надсмотрщик. Потом ему, как и всем остальным, выдали мачете, и работники побрели в поле. Где их снова поставили на работу.

Шли часы.

Потом издалека послышался цокот подков, он все приближался, и вскоре неподалеку от Довеска остановился скрипучий фургон, запряженный несколькими карликовыми мастодонтами. Он продолжал трудиться. Кто-то выпрыгнул из фургона и взял у него из руки мачете.

– Открой рот, – сказал чей-то голос.

Ему было приказано… кем-то было приказано… не подчиняться незнакомым. Но этот голос казался знакомым, хотя он и не мог бы объяснить почему. Его рот медленно открылся. Туда что-то положили.

– Теперь закрой рот и глотай.

Его рот исполнил приказ.

Перед глазами все поплыло, и он чуть не упал. В его сознание все глубже, глубже и глубже пробивался свет. Он сиял янтарным блеском среди остывших углей погасшего костра. И все разрастался, делался ярче, шире и мощнее, пока не стало казаться, будто внутри него всходит солнце. Окружающий мир обрел четкость, а вместе с ним явилось и осознание того, что он, Довесок, обладает личностью, обособленной от всего остального сущего. Прежде всего он ощутил сильную резь в горле и то, что во рту у него сухо, как в Сахаре. Потом он сообразил, что перед ним стоит кто-то знакомый. И наконец этот кто-то оказался его другом и коллегой Обри Даргером.