— Нельзя забывать еще и вот о чем, — продолжил он. — Даже если вы, князь, наведете порядок здесь, то есть еще кое-что и кое-кто. Я имею в виду некоторых людей, которых вы не можете контролировать. Они находятся за границами вашего государства и желают свергнуть вас. Что вы будете делать с ними?

— Я буду поступать таким же образом, так же наказывать тысячу раз ради того, чтобы это запомнилось.

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, что вступлю в конфликт с саксонцами, которые контролируют Трансильванию, отсиживаясь в своих укрепленных городах — Брашове, Сибиу и других. Если они попытаются воспрепятствовать мне вести торговлю, как я желаю, — на кол. Кстати, такая судьба ждет любого валашского торговца, который осмелится торговать на их территории. Да, святой отец. — Влад кивнул. — Посадить на кол — это чисто германское наказание. Оно упомянуто в Кодексе Иглау[11]и применялось задолго до того, как я стал осуществлять такое наказание в Валахии. Турки научились сажать на кол у наших братьев-христиан.

— Кто бы ни делал такое, это омерзительно.

— Верно. Но если трансильванские саксонцы по-прежнему дают приют каждому, кто заикнется, что жаждет свалить меня, и строят заговоры, чтобы помешать мне осуществить то, что предписано свыше, то им не будет пощады. Я спущусь им на голову, как Ганнибал сошел с гор на Рим, призову к ответу огнем и мечом, посажу на кол сотни и тысячи.

В воздухе снова повисло молчание.

Князь и священник неотрывно смотрели друг на друга, потом брат Василий все-таки отважился спросить:

— А что потом? Вы умиротворите всех на своей земле, восстановите порядок или закон, как бы это ни называлось, ослабите саксонцев, которые узурпировали торговлю, снова сделаете Валахию богатой. Этим будет исчерпано ваше предназначение, князь? Вы сочтете его выполненным?

— Нет, — ответил Влад, и глаза его загорелись. — Это будет только начало. Меч заточен, но все еще лежит в ножнах. Меч Господа нашего и Коготь дракона сольются воедино, станут одним лезвием. Я нанесу такой удар, что любой грех, совершенный мною, будет отсечен, останется только искупление. — Он поднял руку, предупреждая вопрос. — Я знаю. Если мой кисмет, моя судьба неизменны, то как могут повлиять на это мои действия, да? Тут есть противоречие, но что поделаешь. — Он улыбнулся. — Таков уж я.

— Но чтобы очиститься от всех грехов… Лишь один путь обеспечивает полное прощение воину.

— Да, именно это.

— Крестовый поход, — произнесли они вместе.

— Да. — Влад кивнул. — Священная война. Я снова водружу крест Христов на собор Святой Софии в Константинополе.

Священник ахнул. Он думал о браваде, об одержимости, искал их в зеленых глазах князя, но не усмотрел, как ни вглядывался.

— Это невозможно, — едва слышно возразил брат Василий.

— Неужели? — спросил Влад. — Все говорили, что Константинополь неприступен, но Мехмет взял его.

— Но маленькая Валахия против… — В волнении священник остановился. — Как? Армия турок превосходит все население вашей страны, князь.

— Не совсем так. Не бойтесь, я вовсе не сошел с ума. Валахия станет наконечником копья, как и обычно, а весь христианский мир поднимется и двинется за нами.

— В этом ваше предназначение?

— Да. — Влад не мигая смотрел куда-то поверх головы священника. — Я знаю это с тех самых пор, когда жил заложником при турецком дворе. Тогда я получил у них неплохие уроки.

Темнота снова нахлынула на князя, но не смогла полностью загасить свет, который излучали его глаза.

— Я знаю Мехмета, человека, которого все теперь называют Фатих, то есть Завоеватель. Он не совсем то, что о нем думают. Поэтому его вполне можно бить, как это сделал в прошлом году Хуньяди у Белграда. — Темнота в глазах Влада сгустилась. — С Божьей помощью однажды и мой меч обрушится на его голову. Тогда… — Он замолчал.

— Что тогда?

— Тогда я смогу умереть счастливо, выполнив все, к чему предназначен, очистившись от всех своих грехов.

Снова повисло молчание. Оба смотрели в пространство, забыв о том, где находятся, о словах, которые были произнесены.

Потом священник наклонился.

— Единственная цель исповеди в нашей истинной вере состоит в том, чтобы вы могли двигаться вперед, освободившись от грехов. Исповедь очищает вас для… достижения ваших целей. — Легкая дрожь пробежала по телу священника. — Если вы вкусите милости Божьей, откроете свою душу, покаетесь и снова почувствуете на своих губах Тело и Кровь нашего Спасителя, то будете по-другому думать о путях достижения этих целей.

Влад поднял голову, поверх священника взглянул на Христа, распятого над алтарем, потом произнес только одно слово:

— Возможно.

— Вспомните, как сказано у Луки: «Тот, кто положил свою руку на плуг, а потом снова оглянулся, не заслужит Царствия Небесного». — Священник проглотил слюну. — Так что расскажите мне о грехах, которые вы совершили, и тогда мы сможем смотреть в будущее.

Влад покачал головой, слабая улыбка тронула его губы.

— Я даже не знаю, с чего начать…

Снаружи послышался шум. Кто-то взбежал по ступеням на крыльцо.

Князь обернулся на звук.

— Это за мной. Я должен идти. — Он снова встал на колени. — Пойдемте со мной, святой отец. Вы сможете судить о моих делах, попивая вино из фляги.

— Не мне дано судить, Влад Дракула, — строго ответил священник, когда Влад поднялся. — Это привилегия Господа.

— Это верно, — ответил тот, по-прежнему улыбаясь. — Но с Богом не выпьешь вина.

— Богохульствуете, князь?

— Да. — Улыбка Влада стала только ярче. — Простите меня, отец. Я грешил перед Богом и перед вами.

Дверь церкви распахнулась. Ион стоял на пороге, вглядываясь в сумрак. В конце концов он разглядел коленопреклоненную фигуру перед алтарем.

— Воевода! — произнес он и сделал несколько шагов вперед. — Пора.

Влад поднял голову.

— Я иду, Ион, — ответил он. — Мой духовник тоже отправится с нами.

— Какой духовник?

Влад обернулся. Глубокий сумрак, окутавший не только врата алтаря, но и его душу, теперь рассеялся.

— Это не имеет значения, — сказал князь, поднимаясь. — Он будет рядом, когда у меня возникнет необходимость в нем.

И первый Молох, мрачный властелин, замаранный кровью младенцев, облитый слезами родителей.

Джон Милтон. Потерянный рай