– Почему Лино сбежал?

– Я думаю, хотел вырваться отсюда. Они со Стивом – Стивом Чавесом – сказали, что хотят податься в Мексику. Может, и подались. Я только знаю, что они сбежали вместе. С тех пор я их не видел и не слышал.

– Вы ходите в церковь? – задала следующий вопрос Ева.

– А вам-то что? – Под пристальным взглядом Евы он тяжело вздохнул. – Стараюсь не пропускать по воскресеньям.

– Вы посещаете церковь Святого Кристобаля?

– Да, конечно, это… О, вы насчет священника! – На лице Инеса отразилось облегчение. – Того, что умер во время заупокойной службы по старому мистеру Ортицу. Я не смог прийти, у нас прорвало водопровод на пятом этаже. Вы опрашиваете всех прихожан или только тех, кто входил в банду?

– Вы знали Флореса? – не отвечая, продолжала Ева.

– Да нет, почти не знал. Видел его, конечно, время от времени. По воскресеньям мы ходим к девятичасовой мессе. Моей жене нравятся проповеди отца Лопеса, а я не против: по крайней мере, обычно он бывает краток.

– Ваши дети не посещают молодежный центр?

– Митч без ума от скейтборда. Плевать он хотел на командные игры, по крайней мере, сейчас. Близнецам всего пять, и они… – Тут из дальней комнаты донеслись вопли и визг. Инес мрачно усмехнулся. – В данный момент мы держим их на коротком поводке.

– Как насчет Пенни Сото?

Инес отвел глаза.

– Да, она все еще живет тут по соседству, – проговорил он с прохладцей. – Но мы разошлись в разные стороны. У меня семья, хорошая работа. Я давно уже не ищу неприятностей себе на голову.

– А что за неприятности были у Лино Мартинеса, когда он сбежал?

И опять Ева прочла ответ в его глазах: осведомленность, страх, досаду.

– Тут я ничем не могу вам помочь. У Лино вечно были какие-нибудь неприятности. Послушайте, я не могу оставить этих троих, – Инес мотнул головой назад, – без присмотра. Я ничего не знаю о Флоресе, а что касается Лино… Это единственное, что нас связывало. – Он похлопал по татуировке. – Придется мне попросить вас уйти. Я должен присмотреть за мальчиками, пока они друг друга не поубивали.

– Тут что-то есть, – заметила Ева, когда они вышли наружу. – Что-то случилось, и это что-то заставило Лино дать деру много лет назад.

– По-твоему, Инес не знает, что Лино вернулся?

– Мне так не показалось. Он хочет оставить прошлое позади, злится, когда оно его цепляет. Честно говоря, не могу его за это винить. В этом смысле он похож на Терезу. Построил себе новую жизнь и хочет ее удержать. И тут появляется Лино. – Ева забралась в машину и устроилась поудобнее. – И тут появляется Лино, – продолжала она, когда Рорк сел за руль. – Препятствие, напоминание, камень на шее, называй, как хочешь. Лино – символ прошлого, прошлых ошибок, неприятностей, отбрасывающих тень на новую жизнь. Правда, он мертв, но для этих двоих… его смерть ничего не меняет.

Рорк выехал со стоянки и направил машину к дому.

– Если то, что заставило Лино дать деру из Нью-Йорка, было делом достаточно крупным, мы это найдем. Надо провести медийный поиск того времени, оно и обнаружится.

– Может быть. Но знаешь, что? У матери не было в глазах того выражения, что у Инеса. Ну, вот этого, знаешь: «О черт, ну вот опять это дерьмо». Почему она не знала? Она считала, что он уехал, чтобы разбогатеть и стать важной шишкой, а не потому, что бежал от чего-то. А может, мне просто показалось? – Ева устало потерла глаза. – Чувствую что-то, но реакции противоречат друг другу. Все, с кем я ни поговорю, реагируют по-разному. Надо все это дело обдумать и рассортировать.

– Ты все больше узнаешь о том, каким он был.

– Мне нужна официальная идентификация. Чтобы все было по закону, по протоколу. Но ты прав: я начинаю лучше его представлять. Придется пропустить завтрашнюю мессу, – решила Ева и послала Пибоди электронное письмо, сообщая о перемене планов.

– Я думаю, для тебя это значения не имеет. Обойдешься без церкви ради святого дела: чтобы допросить Пенни Сото и опознать убитого.

– Все равно мне надо переговорить с Лопесом. Ладно, перехвачу его в приходском доме после Сото. Подружка, – задумчиво проговорила Ева. – Детская дружба. Вот у меня, например, этого нет, а у тебя есть. Как далеко заходит верность детской дружбе?

– Слишком расплывчатый вопрос. На него не дашь определенного ответа.

– Твой закадычный друг детства что-то сделал или чего-то не сделал, и это вызвало разрыв между вами. Вы с ним поссорились, он делает ноги. Ты будешь защищать его по-прежнему? Будешь держать рот на замке пятнадцать лет спустя только потому, что вы были когда-то… скажем, членами одной команды? – допытывалась Ева.

– А теперь вопрос сформулирован слишком общо, лейтенант. Многое конкретно зависит от того, что он сделал или чего не сделал, от того, как это нечто отразилось на мне, на тех, кто мне дорог. Если я открою рот, что это изменит? Уничтожит то, что было сделано, или, может быть, уравновесит чаши каких-то весов? Уравняет какой-то незакрытый счет?

– Ты держал бы рот на замке, – проворчала Ева. – Опять-таки из-за своей гордости ну и преданности тоже. Ничего, я выну это из Инеса, если понадобится.

– Не сомневаюсь. У него, кстати, не было символа крови на татуировке, – добавил Рорк.

– Верно, не было. В отличие от Лино и Чавеса. У него есть уголовное досье, и там про наколку все сказано. Но как мне узнать, убивал Лино или нет, когда кучка хнычущих идиотов стерла файлы? «Ах, бедные, сбитые с толку, неразумные детки! Они убивают, калечат, сеют хаос, надо дать им шанс начать сначала», – проговорила Ева тонким, сюсюкающим голоском. – А может, у него и не было досье…

– Дай мне немного времени, и я получу эту информацию, если Лино хоть когда-либо был арестован или задержан. Даже просто допрошен.

Ева покосилась на него, она и сама уже обдумывала эту возможность. У Рорка было самое мощное в мире незарегистрированное оборудование.

– Сколько тебе нужно времени?

– Не могу заранее сказать, пока не приступлю к работе.

Ева вздохнула.

– Я не смогу это использовать. Насколько мне известно, сейчас никакой непосредственной угрозы чьей-то жизни нет. Это просто легкий способ обойти препятствие.

– Что я слышу? – Рорк постучал пальцем по уху. – Ах да, это твоя гордость говорит.

– Это не гордость, это процедура. Я не стану обходить закон, чтобы удовлетворить свое любопытство. И даже если это гордость во мне говорит, что с того?

Они проехали в ворота. Рорк взял руку Евы, поднес к губам и поцеловал.

– Мы с тобой пара гордых людей. Кстати, гордость считается одним из семи смертных грехов. Хочешь, испробуем остальные? Я в первую очередь выбрал бы похоть.

– Ты всегда выбираешь похоть. И во вторую очередь и в третью тоже. Вплоть до последней.