биологи. Чтобы оградить от ярости прибоя хрупких своих собратьев, наиболее «героические» коралловые полипы инстинктивно строят на подводной отмели кольцевой вал -  защиту, «жертвуя», таким образом, собой во имя общего дела. Можно понять эту твердую веру в целесообразность природных явлений у натуралиста, знающего о распределении труда у пчел и муравьев, привыкшего уже говорить о назначении того или иного органа у животного и растения. В те времена были широко распространены телеологические взгляды на природу: даже видные ученые иногда объявляли причиной тех или иных удивительных явлений «стремление природы» к достижению какого-то результата. Видимая целесообразность превращалась в целеустремленность, в «волевые усилия» животных, растений, их сообществ. Но для разгадки тайны коралловых атоллов рассуждения об «инстинктивной» целесообразности не подходили, и Шамиссо это понимал. Во-первых, по внешнему краю рифа жили и строили одни полипы, а внутри, в спокойной воде, -  совсем другие, других видов. Трудно представить себе в живом мире подобную одностороннюю бескорыстную самоотверженность.

Больше того, острым взглядом натуралиста Шамиссо быстро подметил другое: чем ближе к опасной прибойной линии растет рифообразующий полип, тем он вроде бы лучше себя чувствует, лучше размножается. Это не только опровергало гипотезу инстинктивной целесообразности (что же это за самопожертвование - явная корысть!), но и позволило Шамиссо создать свою теорию образования атоллов.

«Третья и лучшая теория была выдвинута Шамиссо,- писал Ч. Дарвин,- который полагал, что так как наиболее энергично растут кораллы, обращенные к открытому морю, -  а это несомненно так,- то всего скорее подымаются из общей основы те, которые расположены по внешнему краю, и этим-то и объясняется кольцеобразное или чашеобразное строение их».

А вот что писал А. Шамиссо:

"кругообразные купы островов суть плосковершинные горы, круто поднимающиеся из глубин моря: подле оных нельзя лотом достать дна".

На вершинах этих гор, не достающих до поверхности моря, начинают расти кораллы. Они растут кольцом по краю отмели, чтобы быть ближе к океанскому прибою, до которого они большие охотники. Вот и все. Впрочем, не все, Шамиссо чувствует это. Надо еще объяснить, почему атоллов так много, таких разных по величине. Сколько же гор почти одинаковой высоты должно вырасти на дне моря! Ведь кораллы -  мелководные животные, так считалось уже во времена Шамиссо, они не могут начать жить и строить свои коллективные склепы где попало. Шамиссо ищет выход из противоречия и, как ему кажется,. находит его: он просто пытается отказаться от представлений о мелководности кораллов, как от устаревших.

«Капитан Росс,-  пишет он, -  нашел у залива Посессьо под 73°39'» северной широты живых червей (коралловых полипов.- А.Г.) в шине грунта, вытащенной им из глубины, составляющей 1000 саженей».

Вывод ясен: раз полипы могут жить на такой глубине, почему бы им не начать строить подводные горы с любой глубины? Но тут Шамиссо ошибался. Некоторые виды кораллов действительно могут жить на большой глубине, но это не рифообразующие виды, рифов они строить все же не могут. Впрочем, продвинувшись в понимании истинной природы кораллов дальше всех своих предшественников, Шамиссо не настаивает на окончательности своей теории. Он видел миг из многотысячелетней истории рифов и чувствовал ограниченность своего взгляда во времени.

«Тщательное сравнение состояния какого-либо рифа в различные времена, как, например, по прошествии полувека, -  пишет он, -  способствовало бы объяснению разных предметов Естественной Истории».

Атолл (вверху) получается из барьерного рифа. Так Дарвин решил одну из запутаннейших биолого-геологических загадок

Вот мы и дошли наконец до главного различия в методе неэволюциониста Шамиссо и эволюциониста Дарвина. Дарвин не хотел ждать пятьдесят лет, чтобы увидеть развитие атолла во времени. Как и позднее, при создании теории постепенного превращения видов, ему достаточно было взглянуть окрест внимательным оком, чтобы увидеть сразу вес фазы процесса, разделенные не годами и веками, а тысячелетиями и миллионами лет. Для этого нужно было «только» нести в себе постоянно вопрос: «Что из чего?» И как географа (а в данном случае он выступал как географ) его интересовала не просто география, а, говоря словами М. Ломоносова, «древняя география, с нынешнею снесенная».

В наше время, время узкой специализации, наука идет в глубь природы вещей, но, возможно, обедняет себя в части поиска фундаментально новых подходов к решению коренных проблем. Дарвин не был зоологом или ботаником, он не был и только биологом. Он был натуралистом, причем сначала. географом и геологом даже больше, чем биологом. И если бы это было не так, не суждено было бы ему создать «Происхождение видов».

Последовательному эволюционизму в геологии лет на двадцать больше, чем в биологии. Но даже самая ранняя работа о постепенной последовательности геологических событий появилась уже после плавания Шамиссо. Это была «История естественных изменений поверхности Земли» Карла Гоффа. Отплытие же Ч. Дарвина на «Бигле» совершалось, можно сказать, под аккомпанемент яростной полемики между последователями катастрофиста Кювье и эволюциониста Ляйеля. Дарвин уходил в плавание уже ляйелистом. Вернувшись, он привез столько доказательств правоты своего учителя, что резко изменил соотношение сил в споре, в котором Ляйель уже перешел в глухую оборину и держался из последних сил. Уже в следующей главе читатель увидит, что неприятие катастроф Дарвином и другими эволюционистами, неприятие, доходящее до отвращения, полезное в тех исторических условиях, тоже было своего рода «перебором». Катастрофы тоже немало поработали в истории Земли.

Первым из аргументов Дарвина в пользу эволюционизма в геологии и было решение проблемы атоллов. Начал он с того, что вместе с капитаном Фиц Роем «произвел лотом множество тщательных промеров глубины на внешней, крутой стороне атолла Киллинг». Вместе с лотом на глубину уходили привязанные к нему куски сала. И сразу же обнаружилось заблуждение Шамиссо: отпечатки живых кораллов на сале шли лишь до глубины тридцати фатомов (около пятидесяти шести метров). Глубже к салу приставал только чистый мертвый коралловый песок. То же было и на всех других атоллах. Выходило, сотни подводных гор, как нарочно, дорастали до строго определенной глубины - чуть не доходя до поверхности океана, чтобы дать атоллам возможность дальше расти самим и удивлять исследователей своей многочисленностью и кольцеобразностью.

Конечно, так могло быть иногда. «Риф, развивающийся на обособленной банке,- пишет Дарвин,- стремился бы принять атолловидное строение... я полагаю, некоторые такие рифы существуют в Вест-Индии». Но всегда такой «шамиссонианский» механизм действовать не может. Отгадку Дарвин нашел, обратив внимание на ближайших «родичей» атолла -  береговые и барьерные коралловые рифы. Он развил