— Я знаю.

Секрет стойкости химер приводил ангелов в бешенство, не давал им покоя по ночам, звенел в мозгу и когтями впивался в душу. В нем заключалась разгадка тайны вражеских армий, все прибывающих и прибывающих, никогда не слабеющих, сколько бы монстров ни уничтожили серафимы.

В прошлом году под Каламетом, когда Чиро сразила стрела, Мадригал была рядом. Сестра умирала у нее на руках: кровавая пена текла сквозь острые собачьи зубы, Чиро взбрыкивала ногами, дергалась и наконец затихла. Мадригал исполнила то, чему ее учили и что она делала уже много раз, правда, не для столь близких людей.

Уверенной рукой она подожгла ладан в кадильнице, висящей на длинном крюке, который химерские воины привязывали к спинам, и дождалась, пока дым окутал Чиро. Дождем сыпались стрелы, вонзаясь в землю в опасной близости, но она не сдвинулась с места, пока не закончила. Две обязательные минуты — по нормативу. Две минуты показались двумя часами в ливне стрел, но Мадригал не отступила. Второго шанса могло не быть. Яростная атака серафимов отбросила их от стены Каламета. Она стояла перед выбором: забрать тело Чиро с собой либо закончить сбор душ и оставить его здесь.

Чего нельзя было делать, так это оставлять душу Чиро в теле.

Когда Мадригал наконец покинула поле боя, то унесла душу сводной сестры с собой, в кадильнице, среди многих других, собранных ею в тот день. Тела остались разлагаться. Тела были просто телами.

В Лораменди Бримстоун уже готовил новые.

Бримстоун работал реаниматором.

Вдыхал жизнь в изорванные тела убитых в боях; делал тела. Магия эта творилась в подземном соборе. Из простейших останков — зубов — Бримстоун создавал новые тела, в которые помещал души погибших воинов. Так год за годом армия химер не отступала под давлением великой мощи ангелов.

Если бы не он и не зубы, химеры бы не устояли. В этом не было сомнения. Они бы не устояли.

— Это для Чиро, — сказала Мадригал, протянув Бримстоуну ожерелье. Из зубов человека, летучей мыши, степной рыси и шакала. После возвращения из Каламета она корпела над ожерельем долгие часы, не отвлекаясь ни на сон, ни на еду. Веки словно налились свинцом. Она по одному доставала из банки шакальи зубы, прислушивалась к каждому по отдельности, пока не убеждалась, что у нее в руках лучший — самый чистый, гладкий, острый, крепкий. То же она проделала и с другими зубами, а между ними нанизала самоцветы: нефрит для изящества, алмазы для силы и красоты. Алмазы были роскошью, непозволительной для обычных солдат, но Мадригал демонстративно выбрала их, и Бримстоун не стал возражать.

Ему осталось лишь убедиться, что она правильно составила ожерелье. Как он и учил, она тщательно выверила компоновку зубов и самоцветов для создания тела. Если хоть немного изменить порядок, тело тоже изменится: к примеру, вместо шакальей головы получится голова летучей мыши, а вместо человеческих ног — рысьи. Частично тут работала рецептура, а частично — интуиция, и Мадригал была уверена, что ожерелье идеально.

После воскрешения Чиро будет выглядеть почти в точности так же, как в собственном теле.

— Молодец, — похвалил Бримстоун и вдруг сделал нечто необычайно редкое — прикоснулся к ней. Огромная ладонь на миг легла на затылок Мадригал.

Она покраснела от гордости. Исса все видела и улыбнулась. Бримстоун редко кого называл «молодцом»; прикосновение же — уникальный случай. Отношения между ним и Мадригал были необычными и давались девушке ценой больших усилий.

Отшельника Бримстоуна нечасто видели за пределами его владений в западной башне Лораменди. На публике он появлялся исключительно по левую руку от Воителя и внушал такое же почтение, только другого сорта. Их считали ожившими легендами, почти богами. Как-никак именно они организовали восстание в Астрэ, в результате которого господа-ангелы умирали в реках крови. Те, кому удалось выжить, год за годом терпели неудачи, а химеры тем временем окрепли и отхватили у Империи обширные территории, чтобы основать там свободные земли.

Воитель играл всем понятную роль — генерал, лицо и глас восставших, его любили как отца союзнических племен. Миссия Бримстоуна была не столь очевидной. Жуткая внешность придавала ему таинственность и в большей мере порождала догадки и домыслы, чем вызывала преклонение. Вокруг него ходила масса слухов; некоторые были почти правдой, другие были далеки от нее.

К примеру, он не питался людьми.

Зато у него была дверь в их мир — Мадригал довелось убедиться в этом собственными глазами, когда в возрасте десяти лет ее отдали ему в пажи.

Наставница выбрала ее из-за крыльев, по чистой случайности. Она могла запросто остановить свой выбор на Чиро, но приметила сироту Мадригал, худощавую, любознательную и одинокую, и отправила к Бримстоуну, дав не совсем понятную команду: делать, что говорят, и помалкивать о том, чему научат.

Чему ее собирались научить? Эта загадка тотчас раздула пожар любопытства в голове у Мадригал. Когда, с широко распахнутыми глазами, дрожа от волнения, она явилась в западную башню, миловидная женщина-кобра, Исса, провела ее в лавку и предложила чаю. Мадригал не отказалась, но так и не притронулась к чашке: ее внимание было полностью поглощено новым окружением. Взять, к примеру, Бримстоуна. Она видела его издали несколько раз, однако вблизи он оказался куда больше, чем она представляла. Бримстоун возвышался горой над рабочим столом и не обращал на нее внимания. Хвост с пушистым кончиком, которым он по-кошачьи размахивал, ее напугал. Мадригал обвела взглядом полки и пыльные книги; посмотрела на широкую дверь с бронзовыми петлями-завитушками, — возможно (так хотелось в это верить), она вела в другой мир. И, конечно, увидела зубы.

Повсюду зубы: нанизанные на нитки, в пыльных склянках, острые и тупые, огромные и мелкие, как крупинки града. Пальчики так и зачесались потрогать их, но стоило только этой мысли мелькнуть в ее головке, Бримстоун смерил ее своими глазами со зрачками-щелками, и желание пропало. Мадригал замерла. Он отвел взгляд, и она просидела в напряжении почти минуту, прежде чем попробовала дотянуться пальцем до изогнутого кабаньего клыка…

— Не смей.

О, что это был за голос! Глухой, как из подземелья. Ей следовало бы испугаться, — и, возможно, она все-таки немножко струсила, — но пожар в голове был сильнее страха.

— А зачем они? — робко спросила она.

Первый вопрос из многих. Очень, очень многих. Бримстоун не ответил. Дописав послание на плотной кремовой бумаге, он отправил ее к секретарю Воителя. Для этого она и была нужна — передавать донесения и быть на посылках, чтобы Твиге и Ясри не приходилось бегать вверх-вниз по длинным винтовым лестницам. Разумеется, никакого ученика он не искал.

Но однажды Мадригал увидела его магию во всей полноте. Воскрешение! По значимости оно не уступало бессмертию — сохранение химер и осуществление их надежд на свободу и независимость. Роли пажа ей было недостаточно.