Илья Иванович выразил недовольство создавшимся положением главе обезьянника: «…основное зло питомника — это превращение его в зоологический сад благодаря невероятно большому туризму, допускаемому администрацией питомника, угнетенное, нервное состояние обезьян и невозможность производить над ними научные эксперименты»21.

«Дарвинизм, базирующийся на данных генетики, дает наиболее приемлемое объяснение процесса органической эволюции»22, — утверждал советский ученый Местергази, один из членов президиума Общества биологов-марксистов. Именно на таких людей и опирался Отто Юльевич Шмидт — математик, полярник и организатор советской науки. 1930 год — год переломный. Обостряется классовая борьба, идет суровая борьба с богом и нужны все новые и новые доказательства, которые помогут окончательно его развенчать.

Вот почему от обезьянника ждут если не необходимых гениталий, то по крайней мере грандиозного эксперимента, о котором заявлено во всеуслышание.

То, что раньше предполагал Иванов, действительно могло осуществиться. Здесь, в Советской России, оказалось значительно проще найти желающих принять участие в историческом эксперименте, чем это можно было сделать в Гвинее или Габоне. И не пигмеи и банту, а простые русские бабы и мужики готовы были пойти на отчаянные жертвы лишь бы уесть бога. Газеты тех лет сообщали о целом движении, возникавшем на базе идей Иванова.

«В ответ на публикации в газетах в гособезьянник обратились некоторые товарищи (мужчины и женщины) с просьбой использовать их в опытах, свидетельствующих об эволюционном происхождении человека. Они предлагали себя для экспериментов с обезьянами, не требуя платы, а исключительно ради науки и просвещения подверженных религиозному невежеству сограждан…»23

Действительно советские инстанции, контролировавшие проведение эксперимента, настаивали на том, что для такого опыта нужно найти женщин, заинтересованных в нем прежде всего идейно, а не материально. Тем более что отцом будущего гибрида должен был стать уже даже и не шимпанзе, а орангутанг Тарзан. Он был, как говорится, в силах: молодой, резвый, 26 лет от роду.

А среди кандидаток на эксперимент профессор Иванов выделил молодую ленинградку, пострадавшую от любви и желавшую принести пользу людям в захватывающем опыте. Первое письмо от потенциальной матери гибрида Иванов получил еще 16 марта 1928 года.

«Осмелюсь обратиться к Вам с предложением. Из газет я узнала, что Вы предпринимали опыты искусственного оплодотворения обезьян человеческой спермой, но опыты не удались. Эта проблема давно интересовала меня. Моя просьба: возьмите меня в качестве эксперимента… Умоляю Вас, не откажите мне. Я с радостью подчинюсь всем требованиям, связанным с опытом. Я уверена в возможности оплодотворения…»24

Рассказывая о своей жизни, девушка признавалась, что пострадала от любви и теперь живет одна, что теперь ее ничто не связывает.

Профессор, видимо, был возбужден полученным письмом, так как ответил уже через неделю: «…спешу сообщить Вам, что Ваше письмо получил и принимаю к сведению Ваше предложение. Как только это окажется нужным и возможным, обращусь к Вам с письмом». А 12 ноября 1928 года, Иванов обнадежил ее: «Опыты в Сухуме производиться, несомненно, будут. Задержались они благодаря запозданию прибытия обезьян из-за границы… Условия Вашего приезда, как Вам писал, остаются те же».

Для проведения оплодотворения Иванов уже нашел и женщину-гинеколога, которая и должна была помочь ему осуществить научный прорыв.

Как назло, 31 августа 1929 года умер орангутанг Тарзан! Однако на смену ему приехали африканские шимпанзе. И интрига набирала обороты.

В Сухуми возле вольера с антропоидами поселились их близкие родственницы, которых в документах обезьянника именовали как «сотрудниц особого назначения». Самцы шимпанзе, которые должны были стать отцами будущего приплода, возбудили у девушек неподдельный интерес. Возможно, ради науки эти сотрудницы готовы были войти с ними не в искусственные, а во вполне естественные отношения. Тем более что мужская сила шимпанзе во много раз превосходила обычные человеческие возможности. Несколько любопытных потенциальных мамаш упросили смотрителя обезьянника познакомить их с одним из перспективных питомцев. Этот случай чуть было не стоил жизни одной из них.

«Но из-за большой силы обезьян допускать к ним людей необходимо с большой осторожностью. Несколько дней назад одна из женщин вошла во флигель, где жили шимпанзе, и одна схватила ее, пытаясь задушить. Освободить ее удалось только с помощью подоспевшей подмоги из нескольких мужчин»25.

Этот случай, конечно, огорчил Тоболкина. Он вынужден был сообщить о нем и Иванову, однако случай ни в коей мере не отразился на готовности обезьянника к эксперименту.

23 октября 1930 года Тоболкин докладывал начальнику Управления научных институтов Наркомздрава товарищу Попову: «Что же касается выполнения работ по гибридизации, то здесь делается частично работа между видами обезьян (анубис Машка и бабуин Васька); к осеменению homo sapiens еще не приступлено потому, что сам институт в целом против, почему мною и было доложено Управляющему делами СНК СССР, по указанию которого эту работу рассматривало Бюро Секции естествознания точных наук. Протокол № 2. Была назначена комиссия от Коммунистической академии.

Последняя приняла программу профессора Иванова под свою ответственность; подготовительная часть ведется, сотрудницы имеются и, как только выяснится активность спермы обезьян, мною будет доложено Комиссии и будет приступлено к работе»26.

В этом же письме он жаловался на новые интриги руководства Эндокринологического института: «I) Я, работая со дня революции, пользовался доверием Наркомздрава: 10 лет я был руководителем и распределителем кредитов института, через 10 лет эти функции приказом Наркомздрава переданы товарищу Абрамовичу, затем Шютте: питомник же остался за мной.

По приезде из Сухуми узнаю, что я приказом директора института (назначен же был Наркомздравом замдиректора как руководитель и распределитель кредитов по питомнику) переведен завпитомником — научным руководителем питомника.

II) Будто бы была ревизия питомника здесь, в Москве, заключение ее мне неизвестно и только со слов директора узнаю, что инженера Головкина предложено снять с работы, что мной в строительстве допущена бесхозяйственность, что вокруг “сотрудниц особого назначения” какая-то сложилась неприятная атмосфера, “их приглашать не нужно” и т. д. и т. д. и т. д. В чем дело?

Было бы приятно видеть резолюцию и получить от меня объяснение, и если я виноват, то по-большевицки призвать меня к ответу.

Моя некоторая назойливость и торопливость вызвана тем, что население питомника — есть валютный товар, а следовательно, отношение к нему должно быть более тщательным и бережным»27.

Бедный товарищ Тоболкин еще не подозревал, что продолжения эксперимента не будет, а человек, который должен произвести переворот в научном мире, станет одним из миллионов узников великой империи ГУЛАГ.