Сказано — сделано. В Москве, как на дрожжах, вырастают корпуса научного центра. Материальные возможности ВИЭМ не ограниченны.

«Сегодня Институт экспериментальной медицины, укомплектованный лучшими специалистами и руководимый личными врачами Сталина, дает рекомендации о режиме его работы, отдыха и питания, обо всем, что может сохранить его здоровье и продлить жизнь. И пока высокооплачиваемые экспериментаторы лихорадочно ищут секрет долголетия, Сталин терпеливо ждет»11, — писал советский перебежчик Александр Бармин.

Здесь, уже в новой столице СССР, Иосиф Виссарионович рассчитывал, что геронтология, наконец, одержит долгожданную победу над увяданием и смертью и посвятит эту победу своему дорогому вождю. Диссидент Лев Разгон, в 1930-е годы много общавшийся на квартире своего тестя члена ЦК Ивана Москвина с организаторами ВИЭМ, вспоминал: «Его создатели и руководители полагали, что им очень скоро удастся найти в человеческом организме “что-то такое”, на что можно воздействовать и таким образом быстро побороть болезни, и среди них самую вредную — старость. Кроме того, что такая цель была крайне соблазнительна, она еще и была совершенно в духе времени: мало было “покорить пространство и время”, надо было покорить и подчинить себе все еще неизвестное и неуправляемое»12.

Но если сегодня раскрыть архивы секретного института, то можно обнаружить нечто совершенно противоположное борьбе за вечную жизнь. Тема «Старение» занимает в ВИЭМ лишь десятое место в самом первом плане научных работ на 1935 год.13 Остальные направления исследования имеют экзотический характер и почти все содержат еще и дополнительные, секретные «Оборонные темы». Например, направления «Нейрогуморальные связи и нервная трофика», «Физиология и патофизиология нервной системы», «Физиология и патофизиология органов чувств», «Химия живого тела», «Обмен веществ», «Биологическое действие лучистой энергии» — все это в конце концов становится заказом Наркомата обороны и НКВД. Здесь совершенствуется другая наука — наука умерщвлять. Она разрабатывается в мельчайших деталях. И все чаще объектами исследования и применения мрачных методов становятся люди.

«В 1934 году изучалось главным образом влияние коротких ультрафиолетовых лучей. В 1935 году начинается изучение длинноволновых ультрафиолетовых и ультракоротких лучей», — сообщается в плане исследовательских работ дерматологической группы Московского института Кожного туберкулеза при ВИЭМ. А далее указывается: «Все 4 темы объединяются в одну и общую проблему, которая проводится как на больных института, так и на животных путем выработанной методики сенсабильности»14.

В плане научной работы отделения гистологии нервной системы на 1936 год встречаются уже знакомые вариации, правда, опять-таки не из области продления жизни, отнюдь. Старший научный сотрудник И. Рампан разрабатывает перспективное направление «Патологические изменения в ганглиях периферийной нервной системы при некоторых ОВ». ОВ — это все те же отравляющие вещества. Оказывается, что эта работа проводится совместно с токсикологической лабораторией Отдела фармакологии-токсикологии ВИЭМ и ее руководителем — будущей «знаменитостью» Григорием Майрановским.

Вспоминая свой научный путь, Майрановский позднее писал Председателю Президиума Верховного Совета Клименту Ворошилову: «В 1931 году Центральный Комитет мобилизует меня в Биохимический институт к академику А.Н. Баху, где я организовал лабораторию по борьбе с боевыми химическими отравляющими веществами (БОВ)»15.

Вообще врач Майрановский все делал исключительно по воле высшего партийного руководства.

«В Центральном Комитете мне было заявлено, что мне поручается особо доверительная партийная работа. В короткий срок, исходя из сложной тогда международной обстановки, была мной организована специальная научно-исследовательская лаборатория по выработке действенных методов борьбы с иностранными шпионами. Несмотря на то что работа эта была новой, здесь не было никакого научного наследства, мною был разработан ряд методов, успешно применявшихся на практике неоднократно»16.

С 1938 года опыты Майрановского проводятся ежедневно в лаборатории Отдела оперативной техники НКВД.

Она оборудуется особым — человеческим виварием. В нем прочные двери клетушек расположены полукругом и снабжены удобными окошками-иллюминаторами.

Перед экспериментом в клетушку приводится подопытный. Врач справляется о его здоровье, участливо слушает пациента и потом предлагает ему принять таблетку или сделать укольчик.

Затем медик удаляется за дверь и через определенные промежутки времени заглядывает в окошечко, наблюдая агонию пациента, скрупулезно все записывает в блокнот.

Как потом откровенно сообщат в Президиум Верховного Совета СССР генеральный прокурор Руденко и председатель КГБ Семичастный: «Работая руководителем организованной по личному указанию БЕРИИ специальной лаборатории, МАЙРАНОВСКИЙ длительное время занимался испытанием на живых людях сильнодействующих ядов, предназначенных для совершения тайных убийств. Свои бесчеловечные опыты он с ведома Берии и Меркурова проводил на заключенных, а также лицах, специально похищавшихся для этой цели на улице. В результате преступной деятельности МАЙРАНОВСКОГО было умерщвлено не менее 150 человек, многие из которых, как теперь установлено, были репрессированы и погибли безвинно»17.

До перевода в такое серьезное учреждение, как НКВД, Григорий Моисеевич выполнял ряд научных работ с токсичными материалами по заданию Лубянки. В эти тонкости служебного положения своего коллеги сотрудник ВИЭМа Рампан, конечно же, был посвящен и потому мог совершенно откровенно заявлять и об успехах опытов с отравляющими веществами.

В обосновании исследований Рампана читаем: «Этой теме посвящено три работы автора. Необходимо продолжение их для более широких обобщений. Кроме того, эта работа стоит в порядке заказов»18. Под «заказами» подразумевались заказы Генштаба и НКВД, а эти «заказы» обсуждать не полагалось.

Вообще, как мы видели, в архивах Химического отдела РККА уже хранился целый массив документов, связанных с экспериментами на людях, и, следовательно, товарищу Рампану можно было бы сделать самые фундаментальные обобщения. К тому же план научных работ сообщает: «Частично материал уже накоплен»19. Однако дотошный Рампан все же решил самостоятельно убедиться в эффективности ОВ.

Сотрудничество Рампана и Майрановского было необычайно плодотворным. Уже в июле 1940 года на закрытом заседании Ученого совета ВИЭМ Григорий Моисеевич принимает участие в защите диссертации на соискание степени доктора биологических наук. Его фундаментальный труд назывался: «Биологическая активность продуктов взаимодействия иприта с тканями кожи при поверхностных аппликациях».

Годы спустя, вспоминая о своих «научных победах», Майрановский более детально объяснит технологию опытов на людях. «По словам полковника Бобренева, Майрановский показал, что он не изучал действие иприта на кожу, а включил в диссертацию данные о действии производных иприта, принятых “подопытными” в Лаборатории № 1 с пищей»20.

Оппонентами Майрановского выступали корифеи советской науки. Например, Н.И. Гаврилов, директор Государственного союзного научно-исследовательского института органической химии и технологии. Это учреждение в секретных документах именовалось «почтовым ящиком № 702». Оно и сегодня располагается на шоссе Энтузиастов в доме 23. Здесь, как и в опытах на военно-химическом полигоне, принимали участие «добровольцы». Ими, как правило, были приехавшие из деревни молодые люди. Они хотели устроиться в Москве. А тут, в почтовом ящике, им сразу предлагали и работу, и общежитие, и питание, а взамен за дополнительную плату участие в научных опытах. На их кожу наносилось неизвестное вещество или производилась инъекция. А препараты опять же были наши старые ядовитые знакомые — иприт и люизит.