С бьющейся рыбиной в зубах норка скрылась в зелени. Минуты через две-три она снова появилась, снова уставилась на Петра Андреевича. Он погрозил ей кулаком. Норка помигала плутовскими глазами, подвигала приплюснутым носом, сделала несколько воровских шажков в сторону прыгающей плотицы. Тогда Петр Андреевич запустил в норку маленьким камушком — для острастки.

— Пап, ты что? — поинтересовался Санька, не отрываясь глазами от поплавка.

— Норка ворует твою добычу.

— А ты наблюдаешь, как это у нее получается?

— Да нет, сражаюсь с ней по мере сил. — Петр Андреевич поднялся, подобрал прыгающих плотичек. Донеслось недовольное фырканье. — Последними словами выражается норка, — рассмеялся Петр Андреевич. — Слышал от кого-то, будто она свежей рыбы не ест, запасает впрок, дожидается, когда с душком будет. Совсем обнахалились эти норки: месяц назад хорошего судачка у меня уволокли.

Санька к разговору не подключался. Некогда было: все выдергивал да выдергивал крупных плотичек. Петр Андреевич оборудовал свою новенькую удочку и встал на край скалы, невдалеке от Саньки:

— Посмотрим, как работает твой подарочек...

Вскоре Петр Андреевич метким броском отправил в каменную лунку первую плотичку, потом вторую, третью, четвертую... Глянув в его сторону, Санька уже не обнаружил на отцовском лице прежней «мировой скорби». Отец был таким, каким привыкли видеть его, — подвижным, увлеченным, азартным. Он весело приговаривал:

— Благодарю, товарищ лейтенант, уловистую вы мне удочку преподнесли!.. Этак мы всю плотву вытаскаем и сопредельному государству ничего не оставим...

Легкие на помине, появились на озере и представители сопредельного государства — от противоположного берега бухты, до которого было метров пятьсот, глухо постукивая мотором, отчалила лодка с двумя пассажирами.

— Вполне можно часы проверять — всегда в восемь ноль-ноль выходят рыбаки эти в озеро, — сказал Петр Андреевич и посмотрел на часы. — Точно, как в аптеке... В ста метрах от границы сети у них стоят... Это, можно сказать, родственники — тесть с зятем. Скандалисты оба редкостные. Вот слушай, сейчас они ругаться начнут.

Мотор чихнул простуженно и заглох. Лодка на веслах медленно и бесшумно развернулась кормой к колышку, ясно различимому и с нашего берега. Один из рыбаков, более молодой, осторожно подгребал, другой, взявшись за верхнюю тетиву сети, подымал ее из воды. Сначала послышалась негромкая воркотня, потом тот, который подымал сеть — он и ворчал, — резко повернулся к гребцу и разразился длинной тирадой. Гребец тут же огрызнулся коротко и зло.

— Начинается! — весело подытожил Петр Андреевич.

Почти все время, пока рыбаки вытряхивали сеть, перебранка между ними не затихала. Несколько раз молодой рыбак демонстративно бросал весла и, сердито выругавшись, поворачивался спиной, сидел так минуты две-три и после уговоров старшего нехотя брался за весла. Рыбы они натрясли порядочно. То ли хороший улов тому причиной, то ли иссяк запас бранных слов, но к концу выборки сети перебранка стихла, и рыбаки разговаривали довольно мирно.

Когда лодка развернулась и, негромко постукивая мотором, направилась к своему берегу, Петр Андреевич начал сматывать удочки:

— Пора и нам до дому, Саня.

— Клев же такой, ну, папа!

— Килограммов восемь натягали — к чему больше? Да и дела — у нас сегодня инженерный день, надо посмотреть, как мост под КСП строят.

— Ты же выходной взял, — настаивал Санька.

— Не уговаривай, сынок. Дело прежде всего. Мы сюда еще вечерком наведаемся...

3. Два окурка

Вечером они на рыбалку не наведались. И в следующие дни Петр Андреевич не выбрался на озеро. Не пришлось ему посмотреть и на то, как строят мост под контрольно-следовую полосу. Хотя собирался сделать это сразу же по возвращении с рыбалки.

Тася, когда они вернулись с озера, не заглянула, как обычно, в вещевой мешок. Посмотрела на Петра Андреевича и решительно сказала:

— Что-то ты мне не нравишься, Петя. Дай-ка пульс посмотрю, — и, не дожидаясь его согласия, тут же у порога взяла его руку. Через минуту скомандовала: — Марш в постель! На тебе лица нет. Саня, чего смотришь? Помоги отцу разуться — ему нельзя наклоняться.

Петр Андреевич и в самом деле чувствовал себя неважно, но все-таки возразил — больше для порядка:

— Экая ты паникерша, мать! — и опустился на табуретку, протянув склонившемуся Саньке ногу: — Разувай, сынок, выполняй команду матери.

Так вот и уложила Тася в постель Петра Андреевича и сразу же где-то на дальней заставе разыскала по телефону полковника Дементьева. Столько страху нагнала на командира части, что буквально через два часа примчался на санитарной машине сам начальник медицинской службы с гражданским врачом и медицинской сестрой из районной «скорой помощи»...

Петр Андреевич пролежал в постели около месяца, глотая таблетки. Несколько раз порывался встать и приняться за дела, но Тася была неумолимой:

— Хочешь, чтобы я овдовела раньше времени? Хочешь, чтобы дети твои остались без отца?

Тася, как известно, не умела задавать по одному вопросу.

Петр Андреевич взмолился:

— Целый пуд я этих таблеток проглотил, целое ведро в меня вкатили разных снадобий! Ведь должен быть конец!

— Еще вкатят. Лежи!

Спорить с Тасей было совершенно невозможно...

Но всему бывает конец. Пришло такое время, когда медики сказали:

— Теперь можно приступать к работе. Можно, да осторожно: по тревоге не бегать.

— А не рано? Не повременить бы хоть недельку? — усомнилась Тася.

Петр Андреевич не выдержал, возмутился:

— Ну знаешь, дорогая женушка! Надоело твое тиранство! Уже пролежни на боках появились!

Он, конечно, малость преувеличивал насчет пролежней...

Приступив к работе, Петр Андреевич заметил, что очень уж внимательно приглядывают за ним и лейтенант Бабкин, и старшина Благовидов, и заставское медицинское светило сержант Барвенко, родители которого были медиками. Бабкин не дозволял бегать по тревоге, Благовидов, у которого среди гражданских в тылу были крепкие связи, добывал творог и сметану — лучшее лечебное средство для сердечников, как он считал, Барвенко при случае напоминал: «Вам пока нельзя ходить быстро и противопоказано волноваться».

Позднее Петр Андреевич узнал, что установки эти его охранители получили от Таси...

Это, конечно, хорошие и правильные слова — «вам противопоказано волноваться». Но только не на пограничной службе выполнимы они. Около девятнадцати позвонил