— На их месте наш уравновешенный инструктор, может, еще и не такую занозу подпустил бы... Правый сосед только что звонил и справлялся про настроение, советовал держать хвост пистолетом. Совет он дал, скажу я тебе, самый правильный. Через денек-другой нашу заставу будут склонять в отряде по всем падежам — преступник-то этот Казаченко на допросах обязательно расскажет о своем маршруте. Покраснеть нам с тобой придется, и переживаний всяких будет предостаточно. Так что, если не отвыкнешь от своей привычки, то все волосья выскребешь на затылке. — Зимин заглянул в распорядок дня. — Спать Киселеву осталось сорок минут. Разговор откладывать нельзя, и пока у нас есть время, давай-ка разработаем тактику разговора с ним.

— Тактику? — удивился Бабкин.

— Именно. А чего удивляешься? Предлагаешь вызвать Киселева в канцелярию, поставить по стойке «смирно» и учинить командирский разнос? А много ли толку из этого будет? Ровно нуль, только сам разнервничаешься, Киселева взвинтишь да еще вынудишь его накрепко замкнуться. Да и попахивать это будет нехорошо: вроде бы зло срываем на солдате... А я думаю, нелишне попытаться из этой неприятности некоторую пользу извлечь: Киселева вывести на правильную дорогу — это раз, подтянуть всю заставу — это два... Ведь мы же с тобой чуть ли не каждый вечер внушаем нашим ночным нарядам: не берите с собой курева и спичек. Но, как видишь, берут. Ведь не станешь обыскивать солдат?

Бабкин хотел возразить, но только откашлялся. Зимин недовольно посмотрел на него:

— Нет, Сергей Николаевич, командирским голосом и натиском тут не возьмешь. Если хочешь, чтобы польза была для дела, надо к этому разговору подготовиться, надо попытаться поглубже проникнуть во внутреннюю суть солдата... Что мы узнали о Киселеве за эти две неполные недели? Да то, что наверху лежит: за нарушения дисциплины из штабного подразделения прислан к нам на исправление. О нарушениях мы из сопроводительной бумаги знаем. И уже сами, не из бумаг, а из живых фактов сделали вывод: парень он высокомерный, болезненно самолюбивый, неуживчивый с людьми и ко всему прочему — краснобай великий, щеголяет начитанностью и политическими знаниями. Солдаты к нему относятся неважно, чуть ли не чужаком считают.

— Теперь понимаю, Петр Андреевич, куда вы клоните. Согласен.

— Должен согласиться, если собираешься стать начальником заставы.

— Для чего же тогда и службу начинал?.. О Киселеве я бы еще дополнил, Петр Андреевич. Вчера в столовой скандал небольшой вспыхнул. Повозочный Борисов только что подоил коров и принес на кухню молока два полных ведра. Процедил, как водится. К нему подходят любители молочка парного. Подходит и Киселев и с подковырочкой этак просит: «Налейте, будьте любезны, товарищ доярка-рекордсменка». Подковырочка эта, конечно, обидела Борисова: «Тут нет доярок, тут парни, солдаты». Киселев опять усмехается: «Какой ты парень, если корову за сиськи дергаешь?» Тут пяток солдат было. Они же за Борисова всегда горой стоят, в обиду не дают. Возмутились все и вытолкали Киселева из столовой.

— Ты это видел?

— Да нет, солдаты сегодня рассказывали.

— Ну что ж, это тоже в киселевском характере... Почему он такой? Меня интересует: почему он призван на службу на два года позже своих сверстников? Кто его родители? Что он любит, чем увлекается? Удастся узнать это — может, и ключик найдем к его душе. Свяжись-ка, Сергей Николаевич, с подразделением, где он десять месяцев служил, там ему и ефрейтора все-таки присвоили. Не за красивые же глаза — значит, есть в парне и что-то хорошее.

Из разговоров с замполитом штабного подразделения стало известно вот что. Да, Евгений Киселев восемь месяцев, по крайней мере, был у них на хорошем счету. Правда, заносчив немножко и любит на виду быть, любит, чтобы подхваливали его. А хвалить есть за что — отлично играет на баяне, хорошо рисует и декламирует, вроде бы даже стихи пишет, перворазрядник по шахматам. Словом, одаренный парень. Понимая это, не переносит, когда разговаривают с ним властным голосом, — тогда вступает в пререкания и даже дерзит. Исполнителен. Правда, тут есть одна особенность: сделает наилучшим образом, если и пустяковое задание преподнести ему как очень важное и ответственное.

На девятом месяце службы в подразделении побывал его отец, известный лектор-международник. Случай редкий, но после отъезда отца ефрейтор Киселев резко изменился в худшую сторону. Обычно бывает как раз наоборот. Солдаты рассказывают, что тут каким-то образом дело связано с девушкой, которую Киселев любит и твердо решил жениться на ней после демобилизации, а родители, главным образом отец, категорически против этого брака... Командир и замполит как-то всё не могли выкроить время, чтобы поговорить с Киселевым, да и не так-то просто это — дело деликатное... Трижды Киселев был замечен пьяным. За последнюю пьянку получил десять суток гауптвахты лично от полковника Дементьева и по его же распоряжению отчислен из подразделения, хотя замполит и командир энергично возражали против этой крайней меры, потому что твердо убеждены — не пропащий это парень....

— Вот они, какие пироги... — Зимин покачал головой. — Как видишь, дело с этим Киселевым не такое уж простенькое. Тут даже и с любовью связано... Не‑ет, командирским разносом мы все дело испортили бы. Теперь-то понимаешь, надеюсь, почему к серьезному разговору с солдатом надо и серьезно готовиться, даже тактику разрабатывать? Будешь спорить со стариком или согласишься?

Бабкин рассмеялся и поднял вверх руки:

— Капитулирую безоговорочно!

— Ну и молодец. Дай команду дежурному, пусть Киселева позовет сюда.

Четко, может быть даже чересчур четко, бравируя строевой выправкой, Киселев доложил о своем прибытии. «Какое все-таки рослое пошло нынешнее поколение, — завистливо подумал Зимин, глядя на Киселева. — Вот и Санька вымахал на целую голову выше отца».

— Садитесь, ефрейтор Киселев, разговор у нас будет некороткий.

Киселев чуть заметно пожал плечами и сел на краешек стула. Не сел, а как бы переломился надвое, подавшись туловищем вперед, и застыл в напряженной позе.

— Разговор поначалу будет неприятный, а дальше — от вас будет зависеть.

— Я уже привык к неприятным разговорам.

— Скажем прямо, неважная привычка. — Зимин сделал продолжительную паузу.

Бабкин шумно вздохнул и скучающими глазами уставился в потолок: что-то здесь никакой особенной тактикой не попахивает, сейчас Петр Андреевич достанет из кармана окурки сигарет, подобранные возле воронки, и, опираясь на эти неопровержимые вещественные доказательства, начнет, что называется,