Конечно, я сам не подозревал, каким сокровищем являюсь для Ост-Индийской компании. Образованный мальчик-европеец переводит с пяти языков! И уже не вожделённое место боя-слуги занял я на корабле, нет. Чиновника! Мне даже назначили жалованье, завидное для окружающих, но вздорное по сравнению с теми деньгами, что частью были зашиты в одежду, частью – спрятаны в тайнике сундука.

Счастлив я был лишь во время путешествия. Сама Индия повергла меня в отчаяние. Тот народ, который я так мечтал увидеть, народ с Великой Совестью – он стенал в мучениях и нищете. Судорожно я раздал встречающимся на моём пути голодающим индусам все свои деньги и бежал, бежал – на острова, в Индонезию, к дикарям, подальше от английского цивилизованного скотства. Уж простите, господа англичане. Так вот. Промелькнули большие острова – Суматра, Калимантан, Сулавеси, а я всё тёк волною ветра, прыгал по совсем уже крохотным островкам и нигде, нигде не находил устройства мира, которое соответствовало бы моему “живое должно жить”.

И вот здесь, джентльмены, я поведаю вам о страшном событии в моей жизни и о том, как я надломил её этический стержень. Слушайте, джентльмены, мистер Том, леди, слушайте и ужасайтесь.

Осел я на малюсеньком островочке с лагуной. Иуга-э-Дугу назывался островок, и так же называлось племя туземцев, жившее на нём. Идеальное для меня место. Одинокая, с краю, скала, на которую можно было встать и смотреть на море. Небольшой пальмовый лесок, деревьев примерно тридцать. И – пожилой, образованный и скромный англичанин, служащий Компании. Туземцы, видите ли, добывали жемчуг в лагуне, мистер Кларк же (как он мне представился) раз в полгода сдавал его на корабль, специально подходивший для этого к острову.

Кларк мне был до безумия рад, и я остался на острове. Вот только сразу ощутил мощный импульс недружелюбия со стороны туземцев. Но Кларк торопливо им что-то сказал, и они, заметно успокоившись, отгородились от меня безразличием.

Конечно, я поинтересовался, в чём дело, и вот что узнал. Когда Компания привезла сюда на постоянное поселение Кларка, то на строительство хижины для него стали рубить пару пальм, из тех, что росли на острове. Местные жители пришли в неописуемое волнение, так как очень дорожили своими деревьями, у которых, как потом выяснилось, у каждого было своё имя. Кларк же, немного понимавший их наречие, заявил, что с Компанией ссориться нельзя. Что если они выскажут хотя бы малое недовольство, то Компания пришлёт сюда ещё и солдат, чтобы охранять Кларка, и им тоже будут строить хижины. Несчастные туземцы смирились. Но вот на острове появился я, и они решили, что и для меня станут рубить деревья. Вот уж нет. Я попросил у капитана и привёз на Иугу куски попорченного такелажа – обломки мачт, доски, несколько полос кровельного железа. Кроме того, мне выдали запасную дверь от каюты, целиком, с коробкой и петлями; две циновки; джутовый ковёр и медные, блестящие таз и кувшин. Последние два предмета немедленно возвели меня среди местного населения в ранг чрезвычайно высокого человека.

И стал я жить. Влез в свои книги, изучал местный язык, вырастил даже четыре тоненьких пальмовых побега. Питался похлёбками из риса и круп – их у нас было несколько мешков; некоторыми, иногда даже очень вкусными, морскими водорослями и ещё фруктами, которые привозили мне наши туземцы, плавая на единственной своей пироге на соседние острова.

Я уже знал язык и разговорился однажды с немощным стариком, которого немного подкармливал. Племя ему не давало еды – он не мог нырять за жемчугом и ловить рыбу, а значит, должен был умереть.

Я спросил его, боится ли он смерти. Старик, смеясь и мотая головой, ответил, что он, как раз, смерти ждёт, потому, что потом легко: не ходишь, не кушаешь…

– Ну а вообще ты чего-нибудь боишься? – спросил я его.

– Немного боюсь, – ответил он, – воздушного червяка Зу-Зу, который залезает к человеку в зуб, и тогда тот очень сильно болит.

– А ещё чего?

– Когда приходит и нападает большая акула, а ты далеко от берега.

– Ну а чего ты боишься больше всего, совсем сильно?

Старик вдруг замер, свёл плечи и посеревшими губами пролепетал:

– Больше всего боюсь Нгоро-Нгоро…

– Кто это Нгоро-Нгоро? – попытал я, но старик с усилием поднял своё коричневое, суховатое, отмеченное акульими зубами тело и поспешно уковылял.

Моё природное любопытство заставило бы меня тогда довести расспросы до конца, но вдруг стало не до того.

Прибыв в очередной раз за жемчугом, корабль привёз мистеру Кларку гостью. Это была его дочь, Гвендолин Кларк. Белокурая, с синими глазами, чуточку полноватая, очень воспитанная леди. Тихая и скромная, как истая англичанка, она тем не менее имела некую личную особенность. Её знание мира не исчерпывалось серыми Лондонскими кварталами. Ей был ведом мир огромный, в два континента. И это знание законов реальной жизни, и старательно усвоенные навыки и уловки людей, живущих по этим законам, вычистили из её мировоззрения даже признаки наивности и утопии. Её суждения очаровывали меня как безупречной логикой, так и беспощадной реалистичностью, и если бы в её манере держаться присутствовала хотя бы тень кокетства или жеманства, то эти рождаемые ею откровенные, лишённые любых реверансов мысли можно было бы определить как циничные[60]. Гвендолин была сказочным собеседником.

Мистера Кларка весьма беспокоило то, что дочери исполнилось уже двадцать пять лет, а она всё ещё не была замужем. Её жених, офицер английской армии, шесть лет находился в Бомбее и семь лет успешно имитировал готовность к браку. Первую половину этого срока он копил деньги для будущей совместной жизни, вторую – готовил выгодные условия отставки. Ну и понятно, что мистер Кларк торчал на этом Иуга-э-Дугу для того, чтобы скопить ей хоть какое-то приданое.

Две недели, четырнадцать восхитительных дней кружился чарующий вальс двух партнёров – энциклопедического мужского ума и реалистичного женского кругозора. На обратном пути корабль, возвращающийся с жемчуговой данью, увёз её назад в Индию. Однако она дала слово, что через полгода приедет снова – “во что бы то ни стало”.

О, сколько смысла я обнаружил в идиоме[61]“жить воспоминаниями”! И я стал готовиться к её новому приезду. Вот какой я задумал для неё подарок. Возле скалы из песка торчало ребро большого, отдельно лежащего камня. Я откопал по всем сторонам от него песок и, оценив размеры (три шага в длину, два в ширину), нанял туземцев. Они выволокли камень из песчаного ложа и докатили его до моей хижины. Распорядившись установить эту известковую плиту возле самой стены, я взялся за дело. Одна сторона камня была клиновидной, и её вонзили в песок. Противоположная, плоская сторона оказалась сверху, на уровне примерно моего пояса. Я начертил на ней ровный квадрат и стал методично высекать сердцевину. (Пока корабль стоял на рейде, я выменял у матросов и переправил на остров и долото, и молот.) Известняк, если вы понимаете, тесать очень легко. Известняк, ракушечник – он как мел, только твёрже. Прошло два месяца, и я закончил работу. В камне зияла ниша длиной в рост невысокого человека и в ярд глубиной. Зачем? Чуточку позже скажу, уже совсем скоро. Пока же вот о чём. Случилось у нас происшествие…