— Да, сэр, — весело объявил сотрудник, найдя страницу. — Мистер Дэвид Мелроуз.

— Не славить я его пришел, а хоронить{96}, — продекламировал Патрик, театрально постукивая по стойке.

— Хо-ро-нить? — запинаясь, повторил сотрудник. — У нас тут записана кре-ма-ция.

— Я выразился метафорически, — ответил Патрик.

— Метафорически, — повторил молодой человек, не вполне успокоенный. Значит это, что клиент будет подавать иск или что не будет?

— Где прах? — спросил Патрик.

— Сейчас принесу, — сказал сотрудник. — Мы сложим его в ящичек, — добавил он уже не с таким уверенным видом, как в начале разговора.

— Правильно. Незачем тратиться на урну. Прах все равно развеют.

— Вот именно, — с неуверенной бодростью подхватил сотрудник.

Покосившись в сторону, он мгновенно сменил тон.

— Я немедленно этим займусь, сэр, — произнес он елейным, нарочито громким речитативом и быстро двинулся к двери, скрытой в стене.

Патрик глянул через плечо — узнать, чем вызвана эта расторопность. Он увидел высокого мужчину, которого мгновенно узнал, хотя и не вспомнил, где и когда они виделись.

— Мы работаем в отрасли, где спрос и предложение обязаны быть одинаковыми, — объявил этот знакомый незнакомец.

За ним стоял лысый усатый директор, который накануне провожал Патрика к телу отца. Казалось, он улыбается и кривится одновременно.

— Наш ресурс — единственный неистощимый, — продолжал высокий, восхищаясь своим остроумием.

Директор поднял одну бровь и указал глазами на Патрика.

Ну конечно, сообразил Патрик, это тот кошмарный тип из самолета.

— Черт возьми, похоже, мне еще надо подучиться пиару, — прошептал Эрл Хаммер. Тут он узнал Патрика и заорал через все шахматное мраморное пространство: — Бобби!

— Патрик, — поправил Патрик.

— Падди! Конечно! Меня сбила с толку повязка. Что с вами случилось? Подружка поставила фингал? — хохотнул Эрл и затопал к Патрику.

— Просто небольшое воспаление, — ответил Патрик. — Не могу нормально видеть этим глазом.

— Плохо дело. А сюда вас каким ветром занесло? Когда я сказал вам в самолете, что диверсифицирую вложения, вы небось и не догадывались, что я покупаю лучшее в Нью-Йорке похоронное бюро.

— Не догадался, — признал Патрик. — А вы, наверное, не догадались, что я лечу забирать останки отца из лучшего в Нью-Йорке похоронного бюро.

— Черт!.. — сказал Эрл. — Грустно. Уверен, он был замечательным человеком.

— Он был в своем роде совершенством, — ответил Патрик.

— Примите мои соболезнования, — произнес Эрл с той серьезностью, с какой обсуждал волейбольные перспективы мисс Хаммер.

Сотрудник вернулся с простым деревянным ящичком длиной примерно фут и высотой дюймов восемь.

— Гораздо компактнее гроба, не правда ли? — заметил Патрик.

— Не поспоришь, — согласился Эрл.

— У вас есть пакет? — спросил Патрик сотрудника.

— Пакет?

— Да. Полиэтиленовый, бумажный, любой.

— Я пойду поищу, сэр.

— Падди, — сказал Эрл — видно было, что он всерьез обдумал какой-то вопрос. — Я дам вам десять процентов скидки.

— Спасибо, — ответил Патрик с искренней радостью.

— Не за что.

Вернулся сотрудник с помятым бумажным пакетом, и Патрик представил, как тот торопливо вытряхнул свои покупки, чтобы не сплоховать на глазах у начальника.

— Отлично, — сказал Патрик.

— Мы берем деньги за пакеты? — спросил Эрл и, не дав сотруднику ответить, добавил: — Потому что этот за мой счет.

— Эрл, я не знаю, что и сказать.

— Пустяки, — ответил Эрл. — Сейчас у меня деловая встреча, но я почту за честь, если после вы согласитесь со мной выпить.

— Могу я прихватить отца? — спросил Патрик, поднимая пакет.

— Черт, да, — рассмеялся Эрл.

— Впрочем, если серьезно, боюсь, что не смогу. Сегодня вечером я приглашен на обед, а завтра улетаю в Англию.

— Жалко.

— А мне-то как жалко, — с кривой улыбкой проговорил Патрик, торопливо направляясь к двери.

— До свиданья, дружище! — Эрл энергично замахал.

— До свиданья, — ответил Патрик, поднимая воротник, прежде чем выйти на людную улицу.

В черном лакированном вестибюле напротив лифта скалилась с мраморной консоли африканская маска. Золоченая птичья клетка чиппендейловского зеркала дала Патрику последнюю возможность с ужасом взглянуть на свое эпически жалкое лицо до того, как повернуться к миссис Бэнкс, сухощавой Марианниной матери, которая по-вампирски ждала в элегантном полумраке.

Раскрыв руки, так что черное шелковое платье растянулось от запястий до колен, словно крылья летучей мыши, она чуть склонила голову набок и воскликнула с надрывным сочувствием:

— Ах, Патрик, какое горе!

— Ну, — ответил Патрик, постукивая по ящичку у себя под мышкой, — сами знаете, от земли взят и в землю отыдеши, Бог дал, Бог взял. По прошествии времени, которое я в данном случае нахожу неестественно долгим.

— Это… — начала миссис Бэнкс, округлившимся глазами глядя на пакет.

— Мой отец, — подтвердил Патрик.

— Надо сказать Огильви, что у нас за обедом будет еще гость, — заметила она с жемчужными переливами аристократического смеха.

Это была Нэнси Бэнкс с головы до пят, как писали в журналах под фотографиями ее гостиной, — дерзкая и притом безупречно правильная.

— Банко не ест мяса, — объявил Патрик, решительно ставя ящик на тумбу в прихожей.

Почему он сказал «Банко»? — гадала Нэнси чуть хрипловатым внутренним голосом, который даже в уединении ее мыслей всегда обращался к множеству завороженных слушателей. Может быть, он невротически винит себя в смерти отца? Потому что так часто желал ее в воображении? После семнадцати лет психоанализа сама становишься психоаналитиком. Как сказал доктор Моррис, когда они разбирали свои отношения, кто такой психоаналитик, если не бывший пациент, не нашедший себе в жизни иного занятия? Порой она скучала по Джеффри. Он позволил ей называть себя Джеффри в «период расставания», который так резко оборвался его самоубийством. Он даже записки не оставил! Впрямь ли она научилась противостоять трудностям жизни, как обещал Джеффри? Может быть, ее психоанализ недозавершен. Думать об этом было слишком страшно.