За углом действительно никого не было. Вероятно, действительно еще не подошел, потому что на выцветшем от времени журнальном столике у окна стояла непочатая бутылка водки, тарелка с заскорузлыми и бирюзовыми, как отчлененные пальцы тетки-смерти, огурцами и буханкой порезанного хлеба. По обе стороны от этикетки «Русская» располагались два стакана. Все было готово.

Замок был сломан, дверь, не имея запора, открывалась сама по себе, а потому Сидельников, пока советник прилаживал к двери примитивный тормоз, оттащил все еще находящегося в беспамятстве хозяина в глубь комнаты. В «глазок» снова забил яркий луч, и на лестничную клетку не доносилось ни единого звука. Словно и не было этого грохота, вмешавшегося в намечавшееся застолье.

Телефонные розетки – одна на плинтусе, в углу комнаты, вторая в прихожей, на стене, и отсутствие в квартире телефонного аппарата доказывали сразу два факта. Первый: за неуплату услуг телефонной связи оная будет обязательно отключена. Второй: пропить в Москве можно все, даже телефонный аппарат.

Сидельников занялся нишей скорее автоматически, нежели в надежде обнаружить там что-нибудь заслуживающее внимания. Его старания были вознаграждены лишь отчасти. За исключением одного-единственного предмета, ниша была пуста, как комната, приготовленная для капитального ремонта. Но предмет этот привлек к себе внимание не только потому, что он был единственным, а потому, что предназначение его не соответствовало сути самой квартиры и жильцов, ее населяющих.

На ладони капитана лежал клочок материи с конфигурацией щита и надписью: «МЧС РОССИИ».

– Посмотрите, – сказал Сидельников. – Остается только догадываться, кто тут является спасателем.

– Он и является, – кивнул на лежащего на полу мужчину, занимаясь выворачиванием его карманов, советник. – Лекарство на столе. Олюнин сейчас придет и спасется.

Кряжину, в отличие от сыщика, не повезло вовсе. Достоянием досмотра явились несколько мятых десятирублевых купюр и горсть мелочи. Никаких записных книжек, никаких указаний на существование какой-либо еще информации. Шустин бродил по квартире от капитана к следователю с таким видом, словно надеялся увидеть либо нож, которым совершались убийства, либо еще один девичий труп. По окончании осмотра он остался неудовлетворенным, однако румянец на щеках свидетельствовал о явном волнении.

– Шустин, занялись бы чем. Балкон осмотрите, – заметил советник.

Вернись время назад – и Шустин ни за что в жизни не стал бы исполнять просьбу Кряжина, совершенно необязательную для него. Но он подошел к балкону и распахнул створку. Потом вторую.

Сначала в комнату ударила тугая струя предновогоднего морозного ветра. Она снесла со столика газету, на которой стояли стаканы, а потом и сами стаканы.

А удар откуда-то из глубины балкона, но вовсе не ветра, снес с ног репортера.

Кряжин повернул голову на звук грохота в тот момент, когда из носа Шустина, очерчивая параболу, вылетела тонкая струя крови. Ударившись в обои времен застоя, она размазалась по стене и стала похожа на красную турецкую саблю. Шустин падал на спину, из его перекошенного рта вылетали звуки, похожие на шелест скользящей по блоку оборванной веревки.

И вот он, последний звук падающего на столик с водкой и примитивной закуской тела... Он оглушил все вокруг и привел в чувство всех, кроме продолжающего лежать посреди комнаты хозяина.

– Это Миша-а!.. – визгливо зарычал Шустин. Так строжится уличная шавка размером с шапку.

На него было жалко смотреть. Так, наверное, репортер выглядел в пятом классе, когда его били за доносы: кровавая клякса посреди лица, в глазах слеза, рот кривится, а тело дрожит.

Оторвавшись от пола, Сидельников в два прыжка достиг балконной двери и еще раз распахнул ее, готовый к любой встрече. Последнее, что он видел, – была правая нога неизвестного, перебрасываемая на соседнюю лоджию.

– Сукин сын! – взъярился капитан. – Он в соседней квартире.

Кряжин оценил ситуацию мгновенно. Уходя вслед за прытким незнакомцем, они оставляют в квартире свидетеля их появления. Минут через пять свидетель придет в себя и первое, что сделает, это выбежит на улицу встречать Олюнина. Впрочем, то, что Олюнина узнал Шустин, не является достоверным фактом. Шустин мог узнать в напавшем Мишу только по той причине, что все здесь ищут Мишу. Как он успел разглядеть черты едва знакомого ему человека в то мгновение, когда в нос ему впечатался кулак, неизвестно.

Между тем он обозначил имя, и не идти в следующую квартиру на том только основании, что Шустин мог ошибиться, было бы нелогично.

То, что соседи из квартиры, на балкон которой переместился неизвестный, были дома, было для Кряжина добрым знаком. Но, едва он пересек просторный зал под крики возмущенных хозяев, взгляду его представилась следующая картина: правая нога беглеца – последнее, что еще оставалось от него на этой лоджии, исчезает на лоджии следующей.

И соседи снова были дома.

– А говорят, Сидельников, – говорил Кряжин, оттесняя в сторону новых хозяев, – что народ в России работает, а ему месяцами не платят зарплату. Сделай поквартирный обход в два часа дня – все дома, ждут зарплаты!

– Вы куда, мать вашу?!

– Отойди, девочка, в сторону.

– Валентин, звони сей же час ментам!!

– Вот она, мама!! – блестит удостоверением перед носом модной дамы с цепью в палец толщиной капитан. – МУР! А это из ГП! Уберите дочку, она мне чуть карман не оторвала!

– Какое ГП?! А это что?!

– Это из ТВ! Иван Дмитриевич, этот шнырь снова уходит по лоджии!

– Валентин, звони!!

– Суки, цепочку на двери порвали!

– Девочка, папе Вале скажи, он новую прибьет. Сидельников, беги под эту квартиру вниз, на восьмом лоджии закончились!

Спрыгнув на лоджию седьмого этажа, Олюнин перегнулся и посмотрел вниз. Если, конечно, приспичит, он прыгнет. Делать нечего. Но пока есть возможность передвигаться более безопасно, он будет это делать.

Перелезать легче, чем спрыгивать. Лоджия не балкон. За арматуру не уцепишься и ногами не раскачаешься. Вся надежда – на ноги. Обхватываешь гладкую плиту коленями, прижимаешь с двух сторон ладони и скользишь.

Чуть расслабишься – полет вниз, гарантирующий переломы, опущения и последующие несовмещения. Хорошо, что бутылка осталась непочатой. Сивый сказал: «Сходи на балкон, там кастрюля стоит, в кастрюле капуста». Сходил. Набрал в тарелку, поднял глаза – полквартиры ментов. Но самое поганое то, что среди них этот, лох. Это надо так случиться – и повозил, и напоил за свой счет, и со «сто шестьдесят второй»[13]прихватил, и долю не потребовал. А после этого трое суток подряд лох водит по адресам мусоров, словно точно зная, где он, Эрнест, бывает. Ну, откуда этот репортеришка, похожий на помойного кота, мог узнать, что его, Эрнеста, нужно искать у Сивого?! Откуда мог знать, что в «серпентарии»? И водит, и водит...