Эх... Спаси и сохрани...

Шаркая сапогами то ли от Кортеса, то ли от Писсаро, Олюнин катился на шестой этаж, и в этот момент из-за перил этажа седьмого появились две головы.

– Вонон он! – вскричала лохматая, рыжая, с негритянскими косичками, женщина.

– Ты, мерзавец, лучше остановись, где стоишь! – велел Сидельников. – Чем дольше я бегаю, тем хуже становлюсь!

Черта с два. Олюнин не первый раз в бегах, и сидел он два раза, а не двадцать только потому, что никогда не выполнял команду «Стой!» и не писал явок с повинной.

Пятый этаж. Уже что-то. Внизу сугроб с человеческий рост, теперь не так страшно, если вдруг рука или нога окончательно замерзнет и соскользнет. Ползти по стене в каких-то идиотских сапогах (Олюнин хотел бы посмотреть на того артиста-придурка, который в них ходил!), в которых на унитаз-то толком не сядешь, трико и майке становится просто невыносимо.

Ну, вот и пятый. Снова вправо пойти, что ли? Мусора на выдумки хитры, и сверху они скорее всего так, для понтов гонят. Доползешь до первого, а там из-за угла выйдет какой-нибудь фраер в синем и с семечками в руке и неторопливо так скажет: «Копыта веером, ноги на ширину плеч».

Он, Олюнин, вам, синим, вот что скажет: «Легавым – хер, ворам – свободу». Так у него на фалангах замерзших пальцев и выколото – «ЛХВС».

И Олюнин, перекинув ногу на соседнюю лоджию, исчез в ее глубине.

– Где он? – спокойно, словно сидел дома в кресле перед телевизором, спросил Кряжин.

– Я его не вижу, – ответил Сидельников. – Пока в квартиру этажом ниже долбился, он мог скользнуть вправо.

Сложив телефон, Кряжин вышел из квартиры и стал быстро спускаться по лестнице. Сзади за ним поспевал Шустин. Дойдя до пятого этажа, советник развернулся к двери квартиры, на которую указывал капитан, и вжал кнопку звонка до боли в пальце.

Ответом ему была тишина, и он повторил. Результат был тот же.

Эта дверь была даже лучше, чем те четыре на девятом таже. Хозяин, руководствуясь русской пословицей о том количестве раз, что платит скупой, оказался человеком щедрым. Бронированную плиту, безусловно, выбить было можно, но не одним килограммом тротила, и не из косяка, а из дома. Замки «Mottura», у советника у самого дома такой. Но один, а не два. Открывается такой ключом снаружи и изнутри, и если беглец спрятался в этой квартире, воспользовавшись отсутствием хозяев, то ему придется ждать их возвращения.

– Хороший пес, – умолял Олюнин, вжавшись холодным задом в подоконник. – Умный пес... Красивый...

Ментовских волкодавов Миша-Федул повидал немало, десятки шрамов от их зубов украшали низ его туловища, но мастино неаполитано Миша-Федул видел впервые в жизни и ничего хорошего от этого познания не ощущал. Однажды, когда он жил на пустыре на постоянной основе, на глаза ему попалась газета с объявлениями, и он вчитывался в них, представляя, что бы купил себе в первую очередь, окажись у него десять тысяч долларов. Он тогда выбрал съемную квартиру в Марьиной Роще, шифоньер, кровать и телевизор. Остаток пропил бы и потратил на проституток, выбирая среди объявлений «завлекалочки» послаще. Когда же стал высматривать в рубрике «Куплю» потенциального лоха, натолкнулся на объявление, приведшее его в недоумение: «Куплю щенка мастино неаполитано с родословной, не дороже $5000». Опечатка – решил тогда Олюнин. Наверное – $50. Где это видано, чтобы за щенка, хоть и мастино, да хоть и неаполитано, платили столько же, сколько за «девятку» 2002 года?

Но потом он забыл и о шкафе, и об авто. Он увидел объявление Шустина и понял, что это как раз тот случай, когда можно заработать немного, но наверняка.

И сейчас, замерев у балконной двери, он вдруг снова вспомнил это объявление. Он смотрел в эти глаза чайного цвета напротив, даже не опуская головы, гладил рукою тюль, успокаивая собаку, и соглашался с тем, что мужик, давая объявление о покупке щенка этой породы, явно жадничал. $5000 не стоит даже кал, который выделяет это животное.

– Ненавижу собак, – пробормотал Олюнин, думая, как выйти наружу. Менты представлялись ему сейчас куда менее страшными, чем интерьер этой квартиры.

Он сделал шаг назад. Собака придвинулась вперед. Он повиновался и снова вышел с балкона. Собака послушно вернулась на свое место.

Этажом выше послышался знакомый голос. Это говорил, приказывая показаться и сдаться, мент из МУРа. О плане уйти через балкон можно забыть. Оставалась дверь.

Стараясь ни на сантиметр не приближаться к кобелю, Олюнин стал спиной двигаться по периметру комнаты. Если на пути попадалось кресло, он в него садился, если стол – переползал поверху. Собака напряженно разворачивала к нему корпус, и в тот момент, когда он был уже почти в коридоре, раздался проклятый звонок.

«Лучше умереть под домом, чем на клыках этой твари по команде хозяина», – решил Олюнин и снова побрел к балкону. Потом вдруг подумал о том, что хозяину, чтобы попасть в собственную квартиру, незачем звонить. Как бы в подтверждение этой мысли раздался второй звонок. Кажется, это понял и пес, появившийся из прихожей. Олюнин обмер – он стоял посреди комнаты.

«Нужно было ползти до первого этажа»...

Собаке надоело заниматься глупостями, и она припала на передние лапы.

Хвост ее дергался из стороны в сторону, и огромная задница болталась вместе с ним.

«Целится», – понял Миша-Федул.

Мастино дернул головой и прыгнул в сторону, отчего на столе покачнулась ваза. Потом он повторил свой маневр, только в другую сторону. Еще секунда, и он ринулся в прихожую, сбивая по пути куртки с вешалки и расшвыривая в стороны тапки.

Сердце Олюнина едва не выпрыгнуло из груди, когда он услышал этот вой, после чего в проеме двери показалась огромная башка с горящими глазами.

«Сэр Генри умер не от разрыва сердца, – вдруг пришло в голову Олюнину, лучшим другом которого в тюрьмах были книги, – он умер от поноса...»

В зоне собаку могли в любой момент остановить мусора. То есть нужно было лишь чуть-чуть потерпеть. Здесь же ждать милости не от кого. И эти мусора, которые могли помочь, теперь одурачены и найдут его только тогда, когда черная тварь догложет его последнюю кость.

Миша-Федул приоткрыл глаза и увидел невероятное. Пес крутил головой, рычал и держал в пасти исцарапанный зубами, потерявший расцветку, накачанный до отказа футбольный мяч...

Он хотел поиграть с Олюниным...

В футбол, наверное...

Первым делом, убрав от себя слюнявую морду, Олюнин полез в холодильник. Нашел там несколько бутылок, вытянул ту, где плескалась самая прозрачная жидкость, и с удовольствием приложился.

Вскоре собака потеряла к нему интерес. Легла посреди комнаты, положила морду на лапы и маслинами любопытных глаз разглядывала нового в ее жизни человека только тогда, когда тот появлялся в ее поле зрения.

А человек тем временем подошел к двери, посмотрел в «глазок», остался удовлетворен увиденным и проверил замки. Замки были нехорошие. В том смысле, что для хозяина-то лучше и быть не могло: их открыть можно было как снаружи, так и изнутри только ключом, а выломать практически невозможно. Проникнет вор через окно, наберет добра, а выйти не сможет. Прыгать высоковато, а с ценностями, такими как этот телевизор с плазменным экраном или компьютером, – просто глупо. Разве что по мелочовке набрать?