Он ничего не сказал, но его взгляд был яснее всяких слов:

«Посмотри на меня.

Смотри на меня.

Это мы. Больше никого не может быть».

Я кивнула.

Руки Калеба сжали меня сильнее, а движения бедер стали жесткими, почти грубыми, отчаянными.

Шесть недель без него были вечностью, и скопившееся во мне сексуальное напряжение требовало немедленной разрядки. Я больше не могла сдерживаться.

Стон, больше похожий на крик, вылетел из моей груди, пока долгий оргазм сотрясал мое тело волнами неземного блаженства. Он зарычал и, до боли стиснув мои бедра, догнал меня. Мы кончили одновременно.

Калеб продолжал держать меня, пока мы старались восстановить дыхание. Я чувствовала его в себе, на себе каждой клеточкой своего тела. Я не могла надышаться им, его запахом — одеколона, смешанного с потом, — и от счастья, что он рядом, еле сдерживала слезы.

Горло сжимали эмоции, которые я не хотела анализировать.

— Этого не достаточно, — сказал Калеб, поднимая голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

Но сейчас я не решалась посмотреть на него, опасаясь, что он может прочитать в моих глазах то, что ему знать не полагается. К счастью, он деликатно не настаивал.

— Нам бы надо убраться отсюда, — тихо добавил он. — Я уже снова тебя хочу.

Тут я все-таки подняла глаза.

— У меня есть вопросы.

— Уверен, что есть. Но я сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы нас здесь застукали.

Вспомнив, чем мы только что занимались в личной спальне моей подруги, я вспыхнула:

— Ты прав. Ну… тогда опусти меня.

— Жаль, — шепнул он.

* * *

Мы едва сказали несколько слов друг другу на этой вечеринке. Видя мое смущение (я не могла заставить себя отдать Патрис ключ после нашего такого явного продолжительного отсутствия), Калеб приказал мне ждать на нижней палубе, а сам поднялся наверх, чтобы передать хозяйке ключ и извиниться за то, что рано уходим.

Мы быстро доехали на такси ко мне, и вот теперь я смотрела на огромного шотландца, который, сняв пиджак, развалился на моем маленьком диванчике с чашкой кофе в руке. Я ужасно хотела забраться к нему на колени. Но были вопросы, на которые требовалось получить ответы.

— Ты хочешь знать, что я делаю в Бостоне? — спросил он, глядя на меня из-под полуопущенных век так, что было понятно — вместо этого разговора он тоже предпочел бы сейчас кувыркаться в постели.

Я как-то подзабыла за то время, пока его не было, какое сильное между нами сексуальное притяжение. О таком я только читала в книжках и видела в фильмах. И вот оно случилось со мной. По-настоящему. Но имело один неудачный побочный эффект: я должна была скрывать его, выдавая за что-то другое.

Или не должна была?

Я не могла заставить себя оторвать от него взгляд, и не только потому, что мечтала обвить его руками и ногами.

Я соскучилась по нему.

Соскучилась по этой его язвительной ухмылке, его суровости, его честности, его удивительной нежности, когда совсем не ждешь. Он говорил мало, но когда говорил, люди слушали очень внимательно. Более того, все, что он говорил, было разумно. Была в Калебе какая-то простая, безыскусная доброта, которую я ценила и уважала. Конечно, он не был идеальным — отнюдь нет. Потому что была в нем и некая простая, безыскусная грубоватость. Он мог резко оборвать человека, мог быть до бестактности прямолинеен. Я видела все это в нем, а значит, не была влюблена без памяти. Когда ты безумно влюблен в человека, ты не замечаешь его недостатков. Когда тебе просто очень нравится человек, ты видишь его недостатки, но смотришь на них сквозь пальцы.

Я смотрела сквозь пальцы на недостатки Калеба.

Еще ни один мужчина не заставлял меня чувствовать себя одновременно эмоционально защищенной и беззащитной. Мне не надо было гадать, что Калеб думает обо мне, потому что он этого не скрывал, не задумываясь о том, что его слова могут расстроить меня или, того хуже, ранить. И мне не надо было гадать, слушает ли меня Калеб, когда я что-то говорю. Потому что я со стопроцентной уверенностью знала, что слушает. Не всегда соглашается, но слушает всегда.

Мне он нравился. Очень.

Скажи ему, чтобы уходил, Эва. Внезапно мое тело покрылось мурашками, как бы почуяв опасность.

И все же я не могла прогнать его. Сердце снова выигрывало битву с разумом.

— Ты на меня пялишься, — промурлыкал он.

— Ты тоже на меня пялишься.

Губы Калеба изогнулись в усмешке, которую я так любила и ненавидела одновременно, и он коротко кивнул:

— Это правда.

Решив, что, стоя перед ним, выгляжу слишком воинственно, я села на диванчик напротив с чашкой кофе в руках и подогнула под себя ноги.

— Итак, что же ты делаешь в Бостоне?

— Мне предложили должность финансового директора в Бостонском офисе.

Думаю, у меня не получилось скрыть удивление, но очень надеюсь, что Калеб не заметил всплеска надежды в моих глазах.

— Вместо того парня, которого уволили? Тебе предложили его место?

— Да. Почти сразу, как я улетел из Бостона. Им не понравились другие кандидаты, а мне они доверяли после всей этой истории.

Бабочки в животе затеяли восторженную возню, но я старалась не обращать на них внимания. Ровным спокойным тоном я поинтересовалась:

— И ты согласился?

— Североамериканское подразделение — самое крупное в компании, Эва. И должность финансового директора здесь намного ответственнее, поэтому они предлагают мне вдвое большую зарплату, чем я получал в Глазго. Название должности не поменялось, но это продвижение по службе. Очень серьезное продвижение, и я не мог отказаться от такой возможности.

— А твоя семья? Они уже потеряли одного сына, каково им теперь будет расстаться с другим?

Калеб опустил глаза.

— Да, я буду скучать по ним. Но я буду мотаться туда-сюда по работе, поэтому видеться мы будем часто. Кроме того, они все уже хотят приехать ко мне сюда в гости. Джейми уже здесь. И планирует задержаться на какое-то время, у него тут намечается выставка.

Джейми был художником, я нашла его работы (но не фотографию, к сожалению) в интернете. Его картины были, надо признать, весьма впечатляющи. Я понимала, почему он популярен: эстетика его полуабстрактных портретов и пейзажей, нарисованных в смешанной технике, была достаточно необычной и цепляла глаз, но при этом обладала явной коммерческой привлекательностью.

Я подумала о возможности встретиться с братом Калеба, но тут же отбросила эту опасную мысль. Впрочем, ей на смену пришла другая, не менее опасная.

Или, скорее, болезненное ощущение.