– А до больших высот, как твои, можно дойти на витаминках?…

– Можно и выше. Если есть…

– Талант?

– Ну, какой талант – бегать? – сказала Оля. – Так, некоторая природная склонность.

– Не скромничай. Или уж скромничай до конца. Вот так. – Ксения осторожно поправила майку на Олином плече, но, чуть помедлив, двинула её обратно: – Или не скромничай… – и притормозила, лишь обнажив нежнорозовый ореол.

– Ой, извини, пожалуйста. Перестаралась.

– Да ничего страшного.

– Ты красивая такая, вообще…

– Это ты красивая, а я на любителя, – ответила Оля. – Плечи заметно шире бёдер…

– Ну и что, у меня тоже.

– Ноги слишком накачанные.

– Обалденные! Кожа такая гладкая. – Ксения пробежала пальцами от её колена вверх и засмеялась: – Мурашки. Да как много!.. Почему?

– Не знаю.

– А что знаешь? Оля пожала плечом.

– Совсем ничего? Может, у тебя есть другие картинки, кроме лёвы, а ты не знаешь?

– Нет…

– А если найду? – спросила Ксения, покружив над ней ладонью. – Что тогда будет, тоже не знаешь?… Ладно, шучу. Хотела бы я посмотреть на того, кто будет искать!..

Чуть слышно отсчитывая ритм, она двумя пальцами протанцевала на Олином боку ча-ча-ча, потом задумалась и стала очень серьёзной.

– Знаешь, что мне приснилось недавно, Оль? Даже не знаю, говорить или нет.

– Скажи, – шёпотом посоветовала Оля, – всё равно ведь скажешь.

– Мне приснилось… В общем, что вы с Андреем меня усыновили. Вот.

– Но ты же девочка, – напомнила Оля.

– Ну, не придирайся к словам… Ты ведь понимаешь, о чем я.

Оля кивнула.

– Я сначала очень расстроилась, когда проснулась, – продолжала Ксения, – даже чуть не заревела. Как будто я отказалась от своих родителей. Но потом подумала и решила, что нет. Я их помню, они всегда со мной. А вы их заменили… как бы сказать… здесь, короче, на Земле. И, знаешь, мою маму звали так же, как и тебя. Тоже Оля. И вы с ней чем-то похожи…

Ксения фыркнула и, перевернувшись, уткнулась лицом в подушку. Оля осторожно погладила её по спине.

– И ты хочешь, чтобы так было на самом деле?

– Я не знаю, – глухо сказала Ксения и, обернувшись к ней, промокнула глаза пододеяльником. – Наверное, это будет хорошо. Да, это будет прекрасно. Но я не прошу ни о чём…

– Ксюш, так мы сами ещё дети, – сказала Оля. – Как мы можем кого-то удочерить?

– Тебе двадцать три, мне пятнадцать. В восемь лет можно стать мамой. Я недавно видела в журнале заголовок: девятилетняя девочка родила. А где девять, там и восемь. Разницы нет.

– Я бы и в девять не могла, и даже в двенадцать – сомнительно. Это, наверное, из-за спорта… И, надеюсь, ты бы мне не пожелала такой судьбы, – улыбнулась Оля.

– Нет, конечно. Я теоретически, что можно. Оля, задумавшись, вздохнула.

– Я совсем не юрист. Даже не знаю, как это делается. Но, по-моему, для этого мы с Андреем как минимум должны быть женаты.

– А вы об этом думаете?

– Я пока нет. Он тоже, наверное. И так хорошо, а все эти формальности… – Оля улыбнулась каким-то своим видениям и продолжала: – Знаешь, я никогда не мечтала о белом платье, ресторане, толпе гостей. Скучно. Мечтала поехать в Италию, лазать вместе по горам, заглядывать в траттории, смотреть культурные древности. И сейчас хочу. Может, как-нибудь пойдём и скромно распишемся. А может, и нет.

– Может, ты думаешь, я стану у вас что-то требовать? – спросила Ксения. – Нет, не стану. У меня всё есть, деньги тоже. Мы с бабушкой квартиру сдаём, дачный участок продали. Пенсии получаем. И ещё другие бабушка с дедушкой помогают, мамины родители. Они в Курске живут. И я, наверное, не пойду в десятый класс. Поступлю хотя бы в медицинский колледж, начну работать. В общем, я ничего не буду у вас просить. И жить буду у себя, где сейчас живу. Просто вот так приходить иногда, разговаривать… Мне больше ничего не надо.

– Так разве ты сейчас не можешь приходить и разговаривать, Ксюха? Зачем всё усложнять?

– Я не знаю. С одной стороны, да. С другой… Хочется, как бы, большей надёжности. Вдруг вы куда-нибудь уедете навсегда? А меня забудете.

– Не собираемся уезжать и не забудем. Не переживай. – Оля легко пожала её руку. – Ты мне как младшая сестрёнка. А иногда не такая уж и младшая.

– Почему?

– Не знаю. Так кажется. Я бы тебя усестрила с удовольствием, но к большей ответственности… вряд ли готова.

– Так это можно сделать. Если твои родители меня удочерят, я буду тебе сестрой. Но я их не знаю совсем, а они меня. И это им вовсе не надо. И я им, может, и не понравлюсь. И я хочу, чтобы это были вы, а не кто-то другой.

Оля промолчала, не выпуская её ладони.

– Ладно, слишком многого хочу, – сказала Ксения. – Извини, что заговорила об этом. Понимаю, что глупо. Буду спать, спокойной ночи.

Она повернулась к Оле спиной и просунула руку под подушку.

– Андрею… можешь сказать, о чём мы сегодня говорили, – прошептала она уже сонно. – Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня друг от друга секреты. Только не смейтесь надо мной, хорошо?

– Что ты, малыш, – Оля, притянув её к себе, поцеловала в плечо. – В голову такое не придёт. Спи, у тебя всё будет замечательно.

Не успел Рома сбежать по лестнице, как его телефон просигналил о сообщении. Оно было от Лиды и не содержало ничего нового:

Но Рома остановился на площадке возле почтовых ящиков. С первого дня, когда он ждал Ксению в метро, и до сих пор Лида не звонила ему, но сообщения присылала довольно часто и всякий раз поражала интуицией, напоминая о себе лишь когда он был один или, по крайней мере, никому из окружающих не было до него дела. Вот и теперь: ни минутой раньше, когда он ещё не ушёл из гостей, и ни минутой позже, когда он уже выскочил бы в темень и дождь. Как она угадала?

Читая сообщения Лиды, он испытывал лёгкое подобие тщеславия, но тут же напоминал себе, что это плохое чувство, и всё стирал. Рассказал о ней и о стычке на дискотеке в «Лесном» – под большим секретом – только Марине, с которой всё детство непрестанно дрался, но в последние года два стал очень дружен. «Да, Ксюха может, – задумчиво протянула сестра, – есть у неё что-то серьёзное в глазах…» И однажды в разговоре с Ксенией, вспоминая медленный танец, Рома едва коснулся Лиды. Ксения сказала, что совершенно не запомнила её лицо: наверное, от испуга. Встретит на улице – пройдёт мимо. Другое дело – спина: вот её легко узнает из миллиона самых разных спин. И ни намёка на ревность, ни малейшего беспокойства в голосе. А Рома, честно говоря, хотел бы беспокойства…