Несмотря на Амбуазский мир, ни одна из французских враждующих сторон не разоружалась. Неустрашимая Екатерина провозгласила мир при дворе, надеясь, что это поможет распространить процесс во вне. Конде примирился с королевой-матерью в Париже, когда она и король нанесли ему визит в день праздника Тела Христова. Когда они появились на публике вместе, народ, казалось, никак на это не отреагировал. Однако на следующий день толпа напала на карету принцессы Конде по дороге в Венсен, и один из ее людей, гугенот по имени Куп, был убит в стычке. Конде немедленно обвинил семью Гизов в попытке отомстить, но Екатерина успокоила принца и попыталась умиротворить виднейших представителей знати при дворе. Для этого королева-мать решила прибегнуть к тем методам, что были в свое время на вооружении у ее обожаемого свекра, Франциска I. Ему принадлежит афоризм: «Две вещи жизненно важны для француза: любовь к своему королю и мирная жизнь; развлекайте их и поддерживайте в них физическую активность».

Екатерина пришло в голову, что двор пора занять пышными развлечениями, балами, маскарадами и разными увлекательными забавами, которые привлекут вельмож, как гугенотов, так и католиков. Она полагала, что эти развлечения смогут отвлечь знатных сеньоров от убийств и заговоров против нее и ее сына. Ради этого королева-мать с легкостью отказалась от строгого этикета, которые прежде ставила во главу угла, и решила использовать прелести своих высокородных фрейлин себе на пользу. Эти юные красавицы составили ее «летучий эскадрон» числом от восьмидесяти до трехсот (согласно разным источниками в разное время). Екатерина настаивала, чтобы они одевались, «подобно богиням», в шелка и парчу. Брантом, возможно, преувеличивая их добродетельность, описывает этих дам как «очень красивых и очень вежливых девиц, с которыми всякий день можно было приятно побеседовать в прихожей королевы».

Далее он утверждает, что дамы эти обеспечивали лишь самое невинные и чистые забавы для господ, любой же, «кто нарушал эти правила, рисковал быть изгнанным».

Жанна д'Альбрэ, королева Наваррская, шокированная распущенностью нравов, царящей при дворе, более откровенно описывает положение вещей: «Не кавалеры здесь приглашают дам, но дамы приглашают кавалеров». Екатерина, похоже, заботилась только о том, чтобы ее «летучий эскадрон» соблюдал благопристойность на публике. При личных встречах ее нимфы были вольны заходить как угодно далеко, «лишь бы хватило благоразумия, ловкости и находчивости, чтобы не раздуло живот». Одна из таких дам, Изабелла де Лимей, фрейлина королевы-матери, вступила в страстную любовную связь с самим Конде. Непривычный к рафинированному образу жизни и соблазнам двора, принц-воин полностью подпал под ее чары. Королеву-мать порадовало то, что Конде под влиянием Изабеллы перестал посещать протестантские службы. Спустя некоторое время неосторожная прелестница забеременела и в положенный срок принесла младенца. Она отослала ребенка к Конде в корзинке; но Екатерина, быстро обнаружившая правду, придя в ярость, заточила Изабеллу в монастырь до тех пор, пока та не обретет вновь здравый смысл и не вернет себе расположение королевы.

С тех пор захватывающие зрелища, пышные празднества и обольстительно привлекательные дамы из летучего эскадрона стали неотъемлемым атрибутом правления Екатерины. Слава ее блестящего двора разошлась далеко. Брантом называл его «истинным раем на земле». Королева-мать, всегда в черном, составляла резкий, но воистину величественный контраст с пышными, пестрыми красками ее окружения. Она умело использовала свой «зрелый шарм», выработанный за многие годы обучения принципам власти. Екатерина могла быть остроумной и обаятельной, даже самые строгие критики при дворе порой впадали в восторг, очарованные ее повадками. Но стоило им решить, что они поняли суть ее личности, как она вновь от них ускользала, и королева-мать оставалась загадочной — еще более загадочной, чем прежде. Один современник отмечал «человечность» королевы-матери, «добрую волю» и «терпение при встречах с людьми, какого бы они ни были происхождения». Он восхищался «неутомимым постоянством, с коим она внимает людям, выслушивает их речи и обращается с ними с такой учтивостью, что большего и желать нельзя».

Несмотря на все ее старания, жалобы со стороны католиков и гугенотов сыпались на королеву дождем, и она была вынуждена дни напролет выслушивать противников, обвинявших друг друга в несоблюдении условий Амбуазского мира. На любую такую жалобу Екатерина реагировала невозмутимо, тактично улаживая все споры. Ее так измучили постоянные нападки Колиньи, что, в конце концов, она написала ему ел едущее: если протестанты будут продолжать будоражить общество и нарушать закон, она примет решительные меры, «невзирая на личности, религии и другие материи, за исключением мира в королевстве». Екатерина-арбитр была неукротима в своих стараниях посеять мир, но благодарностей не слышала. Жажда крови, этот неизбежный плод гражданской войн, рассеивалась повсюду, заказные убийства стали повсеместным явлением, их прозвали «месть по-итальянски». Наконец осознав, что без жестких мер не обойтись, королева-мать сделала решительный и безрассудно храбрый шаг. Она решила объявить тринадцатилетнего Карла совершеннолетним.

Несмотря на то что по закону совершеннолетие для королей наступало в четырнадцать лет, как постановил некогда Карл V Французский, Екатерина сочла необходимым объявить мальчика достигшим этого момента на год раньше. Она знала, что преданность монарху всегда выше, нежели регентше. Она хотел сыграть на традиционных для дворянства чувствах верности и подчинения королю, хотя бы он даже и не вышел еще из детского возраста. Тогда будет легче сделать следующие шаги к восстановлению порядка. Сама Екатерина собиралась править и дальше, но такое изменение статуса Карла, по сути косметическое, могло приблизить желанный мир. И вот, 17 августа 1563 года, на большой церемонии в парламенте города Руана — парижский парламент был отвергнут, ибо, раскусив уловку Екатерины, его члены пришли в неистовство, — Карл был объявлен совершеннолетним. Несмотря на возражения парижского парламента, Екатерина настояла на таком решении, отвечая, что и прежде бывали изменения в традиционной цифре возраста совершеннолетия, «когда ситуация в королевстве требовала этого».

На церемонии присутствовали Монморанси, принцы крови, члены королевского совета, многие влиятельные дворяне и маршалы Франции. И брат Франсуа де Гиза, кардинал Лотарингский, и брат Колиньи, кардинал де Шатильон, тоже явились на церемонию. Несмотря на глубокую ненависть между двумя семействами, они старались держаться вместе — ради короля. Мальчик, высокий для своего возраста, но физически слабый, болезненный, серьезно заявил, что больше не потерпит «неповиновения, которое до сих пор было мне выказано». Екатерина официально передала управление Францией в руки Карла. Выслушав все положенные слова, король сошел с помоста и уселся на трон. Когда королева-мать приблизилась к королю, он поднялся ей навстречу и сделал жест, ни у кого не оставивший сомнения в том, кто будет истинным правителем Франции: Екатерина присела в глубоком реверансе перед ним как перед своим повелителем, но мальчик подарил матери сыновний поцелуй и, сняв бархатную шляпу, провозгласил, что дает ей «власть командовать», и подтвердил, что она «будет продолжать управлять и распоряжаться столько же, сколько прежде». Вельможи один за другим подходили принести вассальную присягу, целуя руку короля и низко кланяясь.