Уже за ужином, который мы проводим на балконе, на паре одеял и завернутые в плед, все-таки рискую рассказать Йени о том, что мне названивала ее подруга. Все это очень странно, и я бы не удивился, если бы за такими звонками и внезапными попытками разоблачить лучшую подругу, пряталось желание влезть между нами. Уж не знаю, кем сгенерированное — ее подругой или моей бывшей. Обычно, если начинаются женские дрязги, лучше начать разговаривать друг с другом и не отмалчиваться, чтобы не помогать змеям плести их заговор.

Малышка внимательно меня выслушивает. Краем глаза наблюдаю за ней — и сразу видно, что происходящее для нее не новость: аппетит у Очкарика явно пропадает, и она как-то очень по-детски прячет руку с кольцом под одеяло, как будто я вдруг могу передумать и забрать назад свое предложение.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что-то случилось? — спрашиваю я, когда даже спустя время не слышу ни слова реакции в ответ на свой рассказ. — Малыш, я не то, чтобы не верю в людей, но как-то странно, что мне названивает твоя якобы_лучшая подруга и предлагает встретиться, чтобы поговорить о тебе.

— Я думаю… она просто злится на меня из-за Вадика, — наконец, открывает рот Очкарик.

— Того грустного Пьеро?

Она пытается улыбнуться в ответ на мою нелицеприятную характеристику, но в конце концов сдается. Рассказывает целый детектив с фотографиями, с признанием в любви и прочей лабудой, которая лично у меня никак не складывается с образом более-менее взрослого мужика. Хотя, сколько там ему лет? Двадцать шесть? Все равно как-то очень тупо: любить одну, тусить с ее подругой, чтобы быть рядом, заделать ребенка, жениться — и на собственной свадьбе признаться ей в любви.

Не зря он мне не понравился — всегда не любил идиотов.

— Вика сказала, что заберет моего мужчину взамен того, что украла я. — Очкарик еще больше втягивается голову в одеяло, как будто боится, что я тоже закачу скандал. — Но я правда никого не крала, Антон! Я даже перестала отвечать на его письма после того, как он… на свадьбе…

— Малыш, я тебе верю.

Мне кажется, она много чего недоговаривает, но все ее тайны явно не связаны с Пьеро.

— Я не знаю, что может сделать Вика, — продолжает накручивать себя Очкарик, и я, присаживаясь ближе, обнимаю ее и притягиваю к себе. На нее этот простой жест заботы всегда действует успокаивающе. — Но она же… Ты ее видел.

— Угу, и чё? — Как будто это первая салонная красотка в моей жизни.

— Она тебе правда не нравится? — Малышка задирает голову, доверчиво заглядывает в глаза.

Ответить я не успеваю, потому что у Очкарика звонит телефон, и я замечаю на экране имя: «Папочка». Никто не сомневался, что маленькая испуганная девчонка — стопроцентная папина дочка. И даже сейчас, когда она счастливо щебечет с ним по телефону, становится понятно, что у этих двоих настоящая связь папы и дочки. И если я накосячу с малышкой, подполковник «с удовольствием» погладит меня против шерсти.

— В воскресенье? — Йени прикрывает динамик рукой и шепотом говорит: — В воскресенье у бабушки пироги, отказываться нельзя.

Я пожимаю плечами: у меня самого не то, чтобы сильны все эти домашние традиции, так что будет даже интересно приобщиться к чужим. Тем более, если там целые пироги!

Очкарик говорит, что мы будем, что никогда не откажется от возможности «поколдовать» с бабулей на кухне, а потом осторожно добавляет:

— Заодно будет повод кое о чем сказать. — И, отмахиваясь от вопросов, прощается с отцом громким чмоком. — Ничего, что я сказала?

— А ты разве что-то сказала? Интригу только навела.

Как все же мало нужно женщине для счастья: всего-то захомутать старого убежденного холостяка.

— Только, Антон… Сергеевы тоже будет. Старшие точно.

— Да и хрен с ними.

«Бабуля делает пироги» — это личный маленький праздник Воскресенских.

Обычно, она сама выбирает подходящие выходные. Не доверят гидрометцентру и любит говорить, что мудрость предков и приметы — лучший прогноз погоды, чем «у вас там в телефоне». В выбранный день они с сестрой — бабушка Тома живет с ней уже больше пяти лет, с тех пор, как не стало дедушки — закатывают рукава и начинают делать пироги по всем правилам домашней выпечки. На выстоянном тесте, с разными начинками, в маленькой печке на дровах, которую сложили на заказ еще лет десять назад взамен старой, которая чуть не стала причиной пожара.

В общем, все это проходит весело, потому что все собираются к полудню и получают задания: мужчинам — колоть дрова и носить воду, женщинам — лепить пироги каждой свободной парой рук, а вечером бабуля достает домашние настойки из вишни и винограда, и мы устраиваем «праздник желудка».

Так что, чтобы доехать вовремя, мы с Антоном встаем часов в семь. Собираемся, плотно завтракаем — в следующий раз поесть получится только на пироговом пиру — по дороге заезжаем в магазин за угощениями и приезжаем к бабуле как раз почти к полудню.

Я сразу замечаю, что во дворе уже стоит Сашина машина и машина моих родителей. Сергеевых нет, но я даже в машине слышу громкий смех Сашиного отца. Он у него вообще большой любитель посмеяться от души, часто даже над гнутым пальцем. Мне всегда казалось, что это от него у Вики такой беззаботный характер и негаснущий оптимизм.

Машины Вадика нет. У Вики есть какая-то маленькая китайская машинка, но она разбила ее еще в прошлом году и говорила, что они с Вадимом решили повременить с ремонтом и вложили деньги в покупку внедорожника для него.

Первыми нам навстречу выходит моя мама. Сразу становится стыдно за то, что намеренно избегаю разговоров с ней уже который день. Не считая того ее звонка, все наши «переговоры» были через папу: он знал, как мое здоровье, что со мной и почему нам с мамой лучше какое-то время не разговаривать.

Поэтому, пока Антон ждет возле машины, я иду к маме навстречу, чувствуя себя провинившейся девочкой, которой придется признаться, что она разбила любимую фамильную вазу. Мама кутает плечи в вязаный шарф — сразу вижу, что это очередной подарок Анечки — и молча смотрит на меня, когда подхожу на расстояние объятий. У нее круги под глазами, красные венки в глазах и отсутствие маникюра, а моя мама, хоть и не любительница обманывать возраст, никогда не пропускает поход в салон, откуда возвращается с чумовой росписью.