— Это уже ничего. До сих пор вы говорили, что плавали под водой, скрываясь от детоубийц. Продолжайте как сейчас, и я передам докторам, что вы выздоравливаете.

— Диеготаун. Я в Диеготауне?

— Уже несколько дней, — ответил санитар.

Рамон тряхнул головой и с легким удивлением обнаружил у себя в носу кислородную трубку, издававшую негромкое шипение. Он поднял руку и попытался убрать ее.

— Сеньор Эспехо, не надо… Вам не стоит снимать это, сэр.

— Мне надо убраться отсюда, — забеспокоился Рамон. — Мне нельзя здесь оставаться.

Мужчина взял его за запястье — жест вроде бы ободряющий, но почти болезненный. Санитар встретился с Рамоном взглядом. Он оказался красив — хотя бы уже тем, что был настоящим человеком, не пришельцем.

— Не советую, сеньор Эспехо. Полицейские уже дважды заглядывали сюда. Если вы попытаетесь уйти, я буду вынужден вызвать охрану. И уж от них вам не убежать.

— Вы не знаете, — сказал Рамон. — Я крутой сукин сын.

Мужчина улыбнулся, возможно, немного грустно.

— У вас в причинное место вставлен катетер, сеньор Эспехо. Собственно, с его помощью вы и мочитесь. Я видел, что бывает с мужчинами, которые пытаются его выдернуть. У вас канал будет диаметром с мизинец. Ну, пока шрамы не заживут.

Рамон опустил взгляд. Санитар кивнул.

— Вам придется некоторое время побыть здесь, Рамон. Постарайтесь расслабиться и набраться сил. Я принесу вам немного фруктового желе, а вы попробуете немного поесть. Идет?

Рамон провел рукой по лицу. Борода его сделалась жесткой, курчавой, какой и была всегда.

— Угу, — сказал он. — Идет.

Санитар сочувственно похлопал его по ноге. Должно быть, ему не впервой приходилось иметь дело с пациентами, которых навещает полиция. Возможно, он знал, что предстоит потом, лучше, чем Рамон.

Рамон откинулся на жесткую больничную подушку, приготовился к долгой, бессонной, полной тревог ночи — и заснул прежде, чем понял, что вырубается. Проснулся он, когда в окна сочился неяркий утренний свет. Он попытался прислушаться к новостям, доносившимся из стоявшего в холле телевизора, но радостно щебечущий голос диктора раздражал его. Меньше действовали на психику негромкое жужжание аппаратов, далекие звонки вызова. Он пересчитывал все, что болело в его теле, и гадал, что делать дальше.

Поначалу все представлялось просто: убраться из города до прихода эний, до тех пор, пока не уляжется история с европейцем. Позже — освободиться из плена, вернуться и поднять шум насчет Маннека и его улья на севере. Еще позже — вернуться и заявить о своих правах, возможно, предоставив двойнику улаживать свои недоразумения с полицией. И вот он здесь, снова в Диеготауне, привязанный за причинное место в ожидании визита полицейских. По сравнению с этим даже сахаил казался мелочью.

За окнами жил обычной утренней жизнью город. В воздухе роились фургоны и пассажирские флаеры, и солнце, отражаясь от них, время от времени слепило Рамона, словно блики с поверхности воды. Негромкий рокот маршевых двигателей челнока объявлял о начале очередного рейса к парившим в небе кораблям. Космопорта Рамон из своего окна не видел, но звук этот распознавал безошибочно: так несколько веков назад жившие у вокзала старики различали по гудку поезда.

Стук в дверь был мягким, вежливым. Он словно говорил: Я не хочу унижать тебя. Мне насрать, боишься ты меня или нет. Просто твоя жалкая задница у меня в руках. Рамон настороженно взглянул. Перед ним был мужчина, одетый в темную форму губернаторской полиции. Рамон приветственно поднял руку, и трубка внутривенного вливания потянулась за ней, как прилипшая водоросль.

Вошедший оказался молод и на вид силен. Широкие плечи, бритый подбородок, на котором все равно выступила уже тень щетины. Примерно таким Рамон представлял себе своего преследователя на севере — до тех пор, пока не узнал, что это его двойник. Примерно таким Рамон притворялся там, на реке. В общем, воображаемый образ, обретший плоть.

— Вы выглядите гораздо лучше, сеньор Эспехо, — заметил констебль. — Вы помните наш прошлый разговор?

Рамон потеребил пластиковый рукав больничного халата. Что бы он там ни говорил прежде, не считается. Он находился в помрачении своего pinche рассудка. Если что-то не совпадет, он всегда может сказать, что это ему снилось — в общем, не считается, и все.

— Простите, ese. Меня немного помяло, понимаете?

— Да, — кивнул полицейский. — Потому я и хотел поговорить с вами. Вы не против?

Можно подумать, этот говнюк уйдет, если он откажется. Рамон пожал плечами, добавив к длинному списку источников боли еще один, и махнул в сторону маленькой пластиковой табуретки в ногах его больничной койки. Констебль кивнул, изображая благодарность, и уселся вместо этого на край самой койки, чуть перекосив своим весом матрас.

— Мне интересно, что же все-таки с вами произошло.

— Вы имеете в виду это? — Рамон мотнул головой в сторону своего искалеченного тела.

Констебль кивнул.

— Я крупно накололся, — сказал Рамон. — Я отправился на север, на разведку. Понимаете?

— Понимаю.

— Ага. Так вот. В общем, прилетел я туда и приземлился у реки — под скальным выступом. Я решил, это будет хорошее укрытие, понимаете? Ну, и в разгар ночи вся эта гребаная хреновина грохнулась. Должно быть, три, а то и пять тонн массива. Сшибла фургон прямо в реку.

Рамон ударил кулаком по ладони, и натянувшаяся трубка для вливания неприятно знакомо потянула его за плоть.

— Мне еще повезло, что я выбрался, — буркнул он.

Полицейский невозмутимо улыбнулся.

— Вы попали в драку?

Рамон почувствовал, как неприятно напряглось все у него внутри. Жидкокристаллический монитор слева от койки предал его: синие цифирки на нем разом подскочили почти до сотни. Констебль почти справился с улыбкой.

— Я не понимаю, о чем это вы, — сказал Рамон. — Я думал, вы здесь из-за несчастного случая.

— «Несчастный случай» оставил у вас на боку и на ноге следы ножевых ранений, — сказал констебль. — Почему бы вам не рассказать мне об этом?

— А, блин. Это-то? — Рамон усмехнулся. — Нет, приятель. Это моя собственная неловкость дурацкая. У меня был с собой нож из походного набора. Я делал плот. Ну, в общем, я резал лианы и поскользнулся. Упал прямо на него. Думал, мне крышка, поверите ли?

— Значит, драки не было?

— Да с кем там, в глуши, драться? — хмыкнул Рамон.

Синие цифирки уменьшались на глазах. Вид констебль имел достаточно бесстрастный.

— Насколько мне известно, среди обнаруженных с вами вещей никакого походного набора не значилось.

— Наверное, с плота упал. Последние дня два или три я был в неважной форме.