— Дауэс. — Надзирательница шагнула в коридор, и мисс Ридли добавила: — Кликните, если заартачится.

Мне оставалось лишь стоять и слушать: вот миссис Притти тяжело прорысила по плитам, присыпанным песком, вот лязгнул засов на двери камеры, вот заскрежетал ключ в личине решетки. Потом раздалось бормотанье и, кажется, вскрик. Затем наступила тишина, которую сменили та же грузная рысца и менее внятная спотыкающаяся поступь человека, идущего против воли. Потом грохнула входная дверь. И больше ни звука. Я чувствовала на себе взгляд мисс Ридли.

— Вы были в камере, когда все произошло? — спросила она.

Я кивнула.

Что спровоцировало буйство? — Точно не скажу.

— Почему она ударила не вас, а мисс Брюэр?

Я снова ответила, что не знаю, почему вообще это случилось.

— Мисс Брюэр пришла с новостью, — сказала я.

— Которая ее взбеленила?

— Да.

— Что это за новость, мисс Брюэр?

— Ее переводят, — несчастным голосом ответила секретарша, уронив руку на стол, отчего смешался пасьянс, разложенный миссис Джелф. — Переводят в Фулем.

Мисс Ридли фыркнула.

— Должны были перевести, — злорадно сказала она.

Потом в лице ее что-то дрогнуло, как бывает со стрелками на циферблате, когда заело механизм часов, и взгляд снова обратился на меня.

Я догадалась, о чем она думает, и внутренне ахнула: боже мой!

Надзирательница больше ничего не сказала, а я повернулась к ней спиной; через минуту появилась миссис Джелф с тюремным лекарем, который мне поклонился и сменил мисс Ридли на посту возле мисс Брюэр. Зрелище под платком заставило его крякнуть; он протянул миссис Джелф порошок, попросив развести в стакане воды. Запах лекарства был мне знаком. Я смотрела, как мисс Брюэр мелкими глотками пьет снадобье, и чуть не бросилась подхватить пролившуюся капельку.

— Синяк будет приличный, — известил лекарь. Но это пустяки, сойдет, сказал он, хорошо еще что не сломаны нос или челюсть. Забинтовав лицо секретарши, врач повернулся ко мне.

— Вы все видели? — спросил он. — Вас она не ударила?

Я ответила, что вполне невредима. Сомневаюсь, возразил лекарь, уж больно скверная история для дамы. Он рекомендовал послать за моей горничной, чтобы тотчас отвезла меня домой. От реплики мисс Ридли, мол, я еще не отчиталась об инциденте перед мисс Хэксби, лекарь отмахнулся: «в случае мисс Приор» начальница вряд ли посетует на проволочку. Сейчас я вспомнила, что этот самый человек отказался положить в лазарет Эллен Пауэр. Но тогда я об этом не думала и лишь была ему благодарна. Если б в тот момент пришлось еще выслушивать вопросы и предположения мисс Хэксби, они бы меня прикончили. Мы с лекарем вышли в коридор, и возле камеры Селины я замедлила шаг, вздрогнув от царившего в ней мелкого, но кричащего разора: двери распахнуты, миска и кружка с ложкой валяются на полу, тюфяк выбит из уставной скатки, раскрытые страницы «Спутника узника» присыпаны известкой.

Лекарь проследил за моим взглядом и покачал головой:

— Все говорили, тишайшая девица. Но, бывает, и ласковая сука кусает хозяйку.

Он советовал вызвать служанку и взять извозчика, но я бы не вынесла тесноты экипажа, представляя Селину в ее узилище. Быстрым шагом я двинулась сквозь тьму, не думая о возможных опасностях. Лишь в конце Тайт-стрит я пошла медленнее, подставив лицо остужающему ветерку. Мать непременно спросит, как прошло посещение, и я должна ответить спокойно. Нельзя сказать: «Знаешь, мама, сегодня одна девушка сорвалась и ударила надзирательницу. Она взбеленилась и всех переполошила».

Я не могла так сказать не потому, что мать считала узниц жалкими, смирными и безобидными существами. Но оттого, что сама бы разрыдалась, забилась в истерике и выкрикнула правду...

Что Селина Дауэс нарочно ударила надзирательницу и теперь в смирительном жакете сидит в темной, потому что не снесла бы отъезда из Миллбанка и разлуки со мной.

Я хотела спокойно, молча и тихо пройти в свою комнату. Думала, скажусь больной — мол, надо выспаться. Но заметила странный взгляд Эллис, открывшей мне дверь, а в столовой увидела цветы, свечи и фарфоровый сервиз. Затем на лестнице появилась встревоженная и бледная от злости мать.

— Как можно быть столь беспечной! Я вся извелась от беспокойства!

Я забыла, что сегодня у нас званый ужин — первый после свадьбы Присси. Мать подошла и вскинула руку — я вздрогнула, ожидая удара.

Она не ударила. Но стащила с меня пальто и ухватила за шиворот.

— Снимай с нее платье здесь, Эллис! — крикнула мать. — Нечего тащить грязь в дом и следить на коврах!

Только теперь я заметила, что вся в известке — наверное, вымазалась, когда поднимала мисс Брюэр. Я так и стояла столбом, пока мать тянула за один рукав, а Эллис за другой. Они стащили лиф, и я неуклюже переступила через подол; потом с меня сняли шляпу, перчатки и ботинки, густо облепленные грязью. Эллис унесла одежду, а мать схватила меня за руку, покрывшуюся гусиной кожей, втянула в столовую и притворила дверь.

В ответ на мою попытку сослаться на нездоровье она злобно хохотнула:

— Тебе нездоровится? Ну уж нет, Маргарет, хватит спекулировать своей болезнью. Ты хвораешь, когда тебе это удобно.

— Я плохо себя чувствую, и от твоих слов мне только хуже...

— Однако ездить в Миллбанк тебе здоровья хватает! — Я приложила руку ко лбу, но мать отбила ее в сторону. — Ты упрямая эгоистка! Я этого не потерплю!

— Пожалуйста, я прошу тебя! Мне нужно пойти к себе и лечь...

Тебе нужно пойти к себе и одеться, сказала мать, причем самостоятельно, ибо служанки заняты, им некогда помогать. Я попыталась объяснить, что слишком расстроена ужасной сценой, которую наблюдала в тюрьме...

— Твое место здесь, а не в тюрьме! — перебила мать. — И пора уже показать, что ты это понимаешь. Присциллы нет, и ты должна исполнять свои обязанности по дому. Твое место здесь, и только здесь! Ты должна быть рядом с матерью и встречать гостей...

И дальше в том же духе. Когда я сказала, что с ней будут Стивен и Хелен, голос матери стал еще визгливей. Нет! Она не потерпит! Недопустимо, чтобы знакомые считали меня слабой или эксцентричной (последнее слово она почти выплюнула).

— Маргарет, ты не миссис Браунинг,[17]как бы тебе того ни хотелось. Ты даже не миссис Такая-то. Ты всего лишь мисс Приор. И твое место — сколько раз еще повторять? — здесь, возле матери.

Голова начала болеть еще в Миллбанке, а теперь просто раскалывалась пополам. На жалобу мать отмахнулась, сказав, что нужно принять хлорал. Ей некогда со мной возиться, я могу сама взять лекарство. Она сказала, где его держит — в ящике бюро.