снова зевает, обнимает свой поезд и закрывает глаза, ее нежные слова долетают до меня, когда я уже у двери:

– Люблю тебя, папочка…

Папочка, отец.

Мне подарили это звание двое – она и… Мэллори.

Иду в свою комнату, но когда замечаю, что дверь Ройса открыта, сворачиваю к нему.

Мне нужен совет, помощь.

Мне нужны мои братья.

Мы не прятались друг от друга, никогда не действовали за спиной друг у друга, не лгали, но я делал все это последние несколько дней.

Осознание предательства прожигает меня до позвоночника, и я вхожу в комнату Ройса, готовый рассказать все до последней детали, но обнаруживаю, что там никого нет.

Сажусь на край его кровати и провожу руками по лицу. Я мог бы пойти к Мэддоку, но мне не хочется будить Рэйвен, потому что я знаю – ей очень трудно спать. И они оба разозлятся, если узнают, по какой причине я не остановился, когда их машина неслась мне навстречу.

Решаю написать Ройсу, спрашиваю, где он, и он посылает в ответ короткую строчку:

Не дома.

Вздыхаю, бросаю телефон на пол и дергаю себя за волосы.

Какой же я придурок…

Прокручиваю в голове день, и приступ жгучего стыда снедает меня, когда я вспоминаю, как Виктория смеялась, когда я признался, что лишь со второго раза покрасил ногти Зоуи.

Ни минуты не сомневаюсь, что Виктория хотела бы увидеть это зрелище, но она бы не вмешалась, не пыталась бы сделать все сама. Она молчаливо поощряла каждое мгновение моего общения с дочкой.

Заставляя мысли двигаться дальше, я вспоминаю долгую поездку со спящей Зоуи на заднем сиденье. И мне приходит в голову, что буквально накануне я точно так же колесил с Викторией. Мне было комфортно в той тишине, которую она мне дарила. Ее присутствие стирало миллионы мыслей, которые мучили меня все эти дни после Пасхи.

Зоуи в тот момент была дома, в безопасности, с моей семьей, и моя девочка тоже была в безопасности, со мной.

Моя девочка?

Мои легкие отказываются впускать в себя воздух, чувство вины, ощущение того, что я предал ее, разрывает мои внутренности.

Все, что произошло, стало результатом моего неверного решения. Мои инстинкты сделали меня слепым.

А Виктория…

Ничто из того, что делала Виктория, не причиняло вреда.

Виктория изменила мой мир, когда подложила мне выписки из больницы, а потом она вошла в мой мир и изменила его снова – сначала к лучшему, а теперь, получается, к худшему. Но в этом последнем изменении виноват я.

Она была верна мне, когда у нее не было на то причин.

В ту секунду, когда эта мысль приходит мне в голову, отчаяние наполняет мои вены, я вскакиваю на ноги и начинаю расхаживать взад-вперед.

Что, черт возьми, я наделал?

Она нужна мне.

Ее руки, ее кожа, ее улыбка, ее взгляд… Ее смелость отталкивать меня…

Я хочу, чтобы она оттолкнула меня.

Я хочу ее.

Мои ноги несут меня в ее спальню, перед дверью я останавливаюсь, пытаясь усмирить дыхание, потом медленно поворачиваю ручку.

Свет луны сегодня ярче, чем обычно, а шторы не задернуты. Он падает на люстру над ее головой, и кристаллы мягко переливаются. Виктория лежит под одеялом, которое я сам выбирал для нее, в кровати, которую я сам собрал, когда кровать привезли из магазина, потому что не мог доверить это никому другому.

Грудь Виктории часто поднимается, предупреждая меня, что она проснулась, что она знает, что я стою здесь, в дверях.

Когда я подхожу ближе, она чуть сдвигается и переворачивается на спину. Мое левое колено касается матраса, и я ложусь на нее. Теперь я вижу ее лицо. Она наблюдает за мной, и в ее глазах светится мягкость, которую я не часто вижу, и меня пронзает новый приступ боли.

Каждую ночь она ждет меня, принимая то немногое, что я ей даю, а другой девушке я отдавал все.

Мои руки нежно скользят по ее обнаженным бедрам, я встаю на колени и тяну ее к себе, мои глаза закрываются, когда я ощущаю ее тепло.

Наклоняю голову, медленно целую ее ключицу, спускаюсь губами к груди. В моих жилах разгорается огонь.

Кончиками пальцев скольжу по ее рукам, по плечам, щекочу губами шею. Она запрокидывает голову, и я целую ее в подбородок, затем в уголки рта и замираю.

Ее прерывистое дыхание заставляет меня открыть глаза, а ее ладони опускаются мне на грудь.

Прижимаюсь лбом к ее лбу и впитываю ее запах. Мои руки погружаются в ее волосы, и я наконец делаю то, чего так долго хотел.

Мои губы встречаются с ее губами…

– Я лгала тебе, – вдруг выдыхает она.

Мои глаза снова распахиваются. Готов поклясться, что я вижу влагу в ее гипнотических карих глазах.

В меня проникает страх, потому что ее глаза избегают моих.

– Я лгала тебе… – шепчет она. – И я не могу больше притворяться ею… И я знаю, что ты…

Лед.

Мое тело превращается в лед, застывает, затвердевает.

Я пытаюсь притянуть ее к себе, но рука, которую она оставила на моей груди, играет роль барьера, она отталкивает меня.

Луна уходит, и темнота сгущается, угрожая задушить меня.

– Что… нет. Красавица, нет…

Она качает головой, и я вижу слезу, которая скатывается по ее щеке.

Я взлетаю с матраса. Ручка двери ударяет меня в ребра, когда я натыкаюсь на нее. Бегу прочь из ее комнаты на нетвердых ногах.

Она знает.

Она, черт возьми, знает.

Мой пульс выходит из-под контроля, я не могу дышать, шарахаюсь о стены и наконец падаю.

Опускаю голову на руки, а затем в поле моего зрения появляются черные ботинки с распущенными шнурками.

Смотрю на своего брата.

Ройс качает головой, в его глазах вспыхивает гнев, но мгновенно исчезает.

Понимаю, что он вернулся домой ради меня.

– Ты облажался, брат, – шепчет Ройс.

– Это правда, – киваю я. – И ты знал.

– Да, знал. – Он со вздохом опускается на пол рядом со мной. – По крайней мере, теперь мы знаем, что ты, Кэп, такой же человек, как и все мы. – Он издает тяжелый смешок. – Могу подкинуть тебе еще кое-что, что заставит тебя чувствовать себя еще более дерьмово, хочешь?

Мои глаза упираются в него, но он отводит взгляд, прежде чем заговорить.

– Она смирилась с поражением, братан. Или, черт возьми, так думает.

Смирилась с потерей, с потерей меня.

Рэйвен была права, Виктория серьезно относилась к своему месту здесь, и она хотела занять его на законных основаниях.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает Ройс.

– Думаю, все