Я сообщил ей последние новости о состоянии тестя. Она немного рассказала о своих родителях, которые показались мне парочкой старомодных пенсионеров, а потом спросила о моих. Я ответил, что они уже умерли, и она посочувствовала. Мне хотелось поскорее сменить тему, и, к счастью, мгновенно отыскалась другая.

Вчера ночью я пролистал «Глаз бури». Скучноватая история о женщине, которая постепенно впадает в депрессию, а потом выходит из нее, и о том, как это отражается на окружающих: ее муже, детях, родителях и друзьях. Депрессия проходит, когда они с мужем едут в Париж, где когда-то провели свой медовый месяц. Далее следует типичная франкофильская рапсодия о вновь открытых прелестях Парижа — кафе на бульварах, аромате чеснока и выпечки, шелесте автомобильных шин по брусчатке, о книжных лавочках на Левом берегу… и тому подобная дребедень. Но был один интересный эпизод о том, как в героине проснулся утраченный интерес к сексу, который был долгое время подавлен депрессией. Парочка останавливается в хорошем пятизвездочном отеле типа «Ритца». Муж героини, журналист, выходит по своим делам, а Анна (так ее зовут) нечаянно находит в своей шикарной черно-белой спальне загадочные предметы, вероятно, оставленные предыдущими постояльцами: две бархатные черные маски и длинную шелковую веревку. Она вынимает их и с замиранием сердца думает о том, что же с ними сделать. Выбросить? Положить обратно? В конце концов, показывает их мужу. Он смеется и отпускает непристойную шутку, но Анна замечает, что он возбуждается от вида этих штуковин. Перед сном он протягивает ей одну маску и просит надеть. Маска закрывает половину ее лица, и Анна разглядывает себя в зеркале: «Из зеркала сквозь отверстия для глаз на нее смотрела развратная незнакомка», — говорится в тексте. Анна снимает ночную рубашку и принимает различные позы, рассматривая себя в зеркале. Входит муж, тоже в маске, голый и с эрегированным пенисом. Они смотрят друг на друга, «игриво улыбаясь». Анна вынимает веревку из шкафа и, протягивая ему, просит связать ее. Здесь, как назло, глава кончается, но автор дает нам понять, что эти двое устраивают неслыханную оргию, в результате которой Анна становится новым человеком и, наконец, избавляется от своих страхов.

Когда я признался, что прочитал одну из ее книг, она нервно повела головой и сказала, что лучше бы я этого не делал. А потом продолжила:

— С другой стороны, меня удивляет, что ты сделал это только сейчас… Обычно, когда я с кем-нибудь знакомлюсь, у меня сразу же просят что-нибудь почитать, полагая, что я должна быть за это благодарна.

— Я откладывал чтение твоих книг, опасаясь, что они мне не понравятся.

— Что же заставило тебя передумать?

— Похоже, мы знаем друг друга уже достаточно хорошо, и это не повлияет на мое отношение к тебе.

— А что именно ты прочитал?

Я сказал ей, и она спросила, понравилось ли мне.

— Понравилось — не то слово. Если честно, это не мое… Раньше это называли «женской литературой». Хотя сейчас не разрешается так выражаться. Но мне понравилось. Ты хорошо поработала.

— О, благодарю вас, сэр! — сказала она, иронично склонив голову.

— Нет, в самом деле. Хорошо написано, особенно та сцена, в конце, когда они приехали в Париж.

Она смущенно засмеялась:

— Ты имеешь в виду постельную? Она нравится всем, кроме моих родителей.

Я спросил, имела ли сцена под собой реальную основу.

— Мессенджер! Ты меня разочаровываешь. Меня об этом все спрашивают!

Я извинился, чувствуя себя полным идиотом, но меня поразило, что она назвала меня Мессенджером. Не припоминаю, чтобы это случалось раньше. Так меня называют только домашние и самые чопорные коллеги, например, Даггерс. Мне показалось, что мы вышли на более интимный уровень. Не знаю, обратила ли она сама на это внимание. Поскольку я был за рулем, то наполнял ее бокал чаще своего, и она немного опьянела и разрумянилась.

— Париж и дорогой отель — из личного опыта, а маски и веревка выдуманы, — сказала она.

— Ты никогда не пробовала ничего подобного?

Она покачала головой.

— Попробуй как-нибудь, — сказал я.

— Один человек недавно сказал мне то же самое, — странно улыбнулась она.

— Тем более.

Она снова покачала головой:

— Я слишком стара для таких эскапад.

— Ерунда, — сказал я, — это единственный способ побороть старость. Поддерживать сексуальный огонь любой ценой, только бы не угас.

Девушка принесла счет.

— Можно, я заплачу за себя? — спросила Хелен, потянувшись к сумочке.

— Нет, я угощаю, — сказал я и расплатился, оставив щедрые чаевые.

— Спасибо, все было превосходно, — сказала Хелен.

Она впервые позволила мне заплатить за себя. Еще один добрый знак. Я приготовился к прыжку.

— В такой славный денек не хочется возвращаться на работу. Может, поедем в Подковы? Поваляемся в джакузи?

— У меня нет купальника.

— Да он тебе и не нужен. Там некому подсматривать.

Наш разговор дошел до той точки, когда она обычно говорит, что не собирается спать со мной, но она почему-то не сказала этого.

— Если бы ты нашел те вещи, которые я надевала в прошлый раз…

— Хорошо, но без одежды намного лучше, — сказал я.

— Охотно верю…

Трудно вести машину с эрекцией. Приходилось, как близорукому, наклоняться вперед, почти касаясь подбородком руля. Не знаю, может, Хелен закрыла глаза, чтобы я не смущался, но вскоре, заметив, что она уснула, я смог, наконец, расслабиться. Она проснулась, только когда мы подъехали к Подковам.

— Боже, да я уснула! Все из-за еды и вина, — сказала она.

— Тогда нам нужно немного отдохнуть перед ванной, чтобы обед переварился, — предложил я.

— Ты хотел сказать «поваляться»? — Хелен повторила слово, сказанное мной у нее дома.

— Вот именно.

В Подковах, как обычно, было тихо и пустынно. Тишину нарушали только далекое тарахтение трактора и визг сигнализации, включившейся, когда мы открыли входную дверь. Я выключил звонок, запер дверь и начал целовать Хелен — долго и страстно. Она не сопротивлялась, и я первым прервал поцелуй, сказав:

— Давай займемся любовью.

— Я забыла, как это делается. Это было так давно.

— Я тебе напомню. — Я взял ее за руку и повел наверх, в спальню. — Сначала разденься.

— Тогда задерни шторы, я немного стесняюсь, — сказала она.

Я задернул шторы, вспоминая тот день в Йоркшире, много лет назад, когда Марта задернула тонкие ситцевые занавески, и комната наполнилась мягким розовым светом. Эти шторы были толще, но мне хватило света, для того чтобы рассмотреть тело Хелен и не разочароваться в нем. Я вынул презерватив из шкафчика и положил так, чтобы она не заметила.