Значит, ты выбрал меня, Степан?

Вилена зажмурилась, набрав в рот воздуха, как будто перед погружением под воду.

Зазвенела тишина.

— А я не хочу!

Хабибуллин вдруг убежденно убрал руку от кнопки. Вилена открыла глаза.

— Не буду! В рассказе мы или не в рассказе, а до тех пор, пока мы можем сами принимать решения, принимать их должно в соответствии со своими принципами.

— Боже, какой пафос. Вы что, взбунтовавшийся персонаж? Скажите лучше, что просто боитесь исчезнуть навсегда.

— Боюсь! Имею, между прочим, право! В мире столько всего неоткрытого! Восемьдесят пять процентов Вселенной составляет таинственная темная масса, о которой ученые не имеют ни малейшего представления. Не буду нажимать! Я, может быть, верю в то, что он сказал. Мы не существуем на самом деле. Я нажму на эту кнопку — и все исчезнет. Кто-то где-то проснется в холодном поту. Даже не Степан проснется, а вообще неизвестно кто! Степан видит в коме, что он лежит в коме и видит в коме, что он лежит в коме. Это как поставить два зеркала напротив и увидеть бесконечность. А ведь существует столько неоткрытых измерений! А мы исчезнем сейчас на фиг, и все. Не говоря уж о том, что закона, который бы логично объединил квантовую механику и теорию относительности, нет даже в теореме! А я не хочу исчезать.

— Доктор, доктор, доктор! — раздраженно перебил Полежаев. — Вы же ученый! Мне за вас стыдно! Что вы несете! При чем здесь квантовая относительность! Вы в бреду. Или просто лукавите. Нажмите эту чертову кнопку и пойдемте по домам. Уже поздно. Вы же сами за этим нас здесь собрали!

— А еще я недавно читал книгу о том, что мир не существует в реальности, — как ни в чем не бывало продолжал Хабибуллин. — Все больше и больше физиков склоняются к этой теории. Понять там довольно трудно, но смысл в том, что этот мир на самом деле — только информация об этом мире. Вот как раз эта теория и примиряет квантовую…

— Ага, информация, записанная на огромной матрице. Что-то такое я уже слышал. Плюс мой плащ и вот эти зеленые цифры, как будто стекающие вниз. А прочитали вы это как, вы же персонаж? Или это он прочитал? Кнопка, доктор, кнопка!

В руке у Полежаева, откуда ни возьмись, появился пистолет со сложной плоской насадкой.

— Не заставляйте нас терять время. Я не шучу. Эта штука может уложить слона.

Хабибуллин покосился на направленное на него дуло. Вилена охнула и на пару секунд исчезла.

— Какой у вас интересный пистолетище, Геннадий Сергеевич. У Степки всегда было много фантазии. Да и склонность к «боевикастости», как вы знаете… Поймите, мы не можем знать точно, что мы есть. Понимаете, Полежаев, не-мо-жем!

— Что вы несете, Хабибуллин! Ну не можете вы, доктор и ученый, верить в эту чушь. Вы же видите прекрасно: все здесь материально. Потрогайте спинку кровати. Ну… Видите? Железо! А это… — Он постучал по бивню стволом своего замысловатого оружия. — Слоновая кость. Крепче не бывает. А на ужин меня ждет жена. А на десерт я поеду к любовнице. А роман Двинова, если его как следует пиарнуть, будет бестселлером. Не можете вы, если вы не поехали крышей заодно с вашими пациентами, ставить под сомнение существование себя самого!

— Стреляйте, мне не страшно. Все равно это сон. Нет у вас никакой любовницы. И пистолет ваш не настоя…

Полежаев нажал на спусковой крючок. Пистолет в его руке заметно дернулся, издал негромкий щелчок, не механический, а скорее электронный, и в то же самое мгновение в пяти метрах за спиной Хабибуллина взорвалась дырой белая кафельная плитка на стене. Обломки брызнули в разные стороны. Рыжее кирпичное нутро сделало дыру от пули похожей на рваную рану.

Вилена присела от грохота и написала в трусики.

— Он настоящий, Хабибуллин. Такой же настоящий, как и все остальное. А вот вы — хитрите. Думаете, я не понял ваших ухищрений с записями? Разговаривающий бегемот, как же! Я вас сразу раскусил — вы научились записывать не только звуки тела, но и звуки мозга! Вы делали вид, что включали этого сраного бегемота, а на самом деле вы нажимали на кнопку дистанционки, она у вас в кармане. А значит, отвечал нам… — он ткнул дулом в Степана, — …он, вот и весь фокус! Запись, которая а-дап-ти-ру-ется, как же! Так что вперед, жмите!

Хабибуллин отряхнул с волос рыжую труху, осторожно убрал с подушки обломок кафеля.

— Вам кажется «настоящим» все это? Пистолет из звездных войн, стрельба в мастерской по разделке слонов, красная кнопка с черепом и костями, вот эти зеленые цифры, которые ни хрена не значат? Кресло из дворца, маникюр, который вам делает незнакомая женщина? Вы только что полчаса беседовали с человеком в коме, а я, получается, умудрился перекладывать мысли на слова Полежаев, пора просыпаться!

— Кнопка. Я не шучу, Хабибула, живо!

— Что ж…

Хабибуллин горестно покачал головой. Затем потрепал Степана по бесчувственному плечу. Проверил, глубоко ли шприц входит в вену пациента, пробежался глазами по прозрачному проводку. Повернулся к Вилене.

— До свидания, Вилена Анатольевна. А точнее, прощайте! Прощайте и вы, Геннадий Сергеевич.

— Прекратите этот цирк, Хабибуллин! На пистолет этот у меня разрешение с две тысячи третьего года. И в нем совершенно ничего от звездных войн нет. Просто насадка специальная, чтобы гасить звук и отдачу. И за кафель я вам заплачу. Живо, меня жена заждала… Ну вот.

Из-под плаща Полежаева донеслись звонки сотового телефона.

— Слышите? Мелодия из «Бумера». Самая настоящая, собственноручно из Интернета скачал.

Полежаев сунул руку под плащ и извлек на свет заводную черепашку. Он повернул ключ на ее спинке, черепашка перестала трещать и елозить лапками. Полежаев поднес ее брюшком к уху.

— Алло? Да, это я, мой персик. Ты не поверишь, я все еще в больнице. Ха, констатация, если бы! Здесь такой дурдом разыгрался, сейчас приеду, расскажу — не поверишь. Один медик этот чего стоит! Все мы тут, оказывается, нереальные и сейчас исчезнем! Короче. Да, пробок, наверное, уже нет. Ну, разогреешь, ничего страшного. Все, целую!

Издатель спрятал черепашку во внутренний карман.

— Вот видите! А вы: темная масса, исчезнем, нереально. А там рагу остывает. Ну, зачем нюни эти разводить? Радуйтесь реальности, которую имеете. Давайте, жмите на кнопку. Это конец.

Сказав это, Полежаев застыл, как скульптура, слепленная с него же самого. Пистолет в его наполовину разогнутой руке замер в воздухе столь неподвижно, что на него можно было бы повесить авоську с продуктами. Вилена вцепилась в свободную руку издателя, зажмурилась и тоже застыла.

Хабибуллин протянул руку к кнопке. Почему-то дотянуться до нее доктору не удалось, хотя он и находился меньше чем в метре от щитка. Чем усерднее он тянул руку, тем ловчее кнопка удалялась, как будто проваливалась вместе с приближающейся рукой в пространственную дырку.

Что же это? — подумал он, глядя на свои дрожащие от усилия пальцы. — Я убиваю его. Я убийца.