Тьфу, черт, держаться! Держаться, я сказал! И держать. Если упаду — то могу своим весом раздавить о камни брата Архея. За возницами поспешили Лейн и Осмен. Вако спрыгнула с коня и огрела его ножнами короткого меча.

— Ты… рыжий… сперва… — сказала на выдохе.

Я показал ей непристойный жест — тот самый, с выпяченным средним пальцем, плевать мне на гендерное равенство, — она не поняла и передернула тяжелыми плечами. Я поудобней перехватил чародея. Тот был легче мешка с картошкой, но тоже не сахар — мешок хоть лежит молча и не порывается в бреду читать заклятия сквозь кляп. Широкий зев коридора смотрел точно в направлении Кустола, откуда неслось монотонное и зловещее «Туду-у-дду-даааммм, тпуд-ду-ум боу-ум». Темные тучи клубились под стенами города. Из туч вырывались всполохи молний. Я не мог различить в подробностях, что там происходит. Темные тучи, молнии, все. Острие меча укололо между лопаток.

— Двигай, Джорек!

— Да-да, двигай, Джорек! — глумливо поддакнул Рикет.

— Хых-хых… Иди в баню, кретин.

Подъем был крут, очень крут. Меня пригибало к ступеням, иногда я помогал себе свободной рукой. Чудно — ступени теплые, будто вот только что нежились под солнцем. Рикет шлепал следом, комментируя каждое мое движение. Но сейчас я даже был благодарен ему — ибо от его слов закипал, а значит, делался сильнее, яростней, злобней, мог продолжать… бороться.

— Джорек Лис поменял профессию, глядите — стал носильщиком немощных старцев! Ай, всем расскажу, смеяться будем до-о-олго!

— Ох! — Я оскользнулся, едва не выпустив чародея. Раскорячился на камне в немыслимой позе, чтобы не упасть.

— Задняя мысль у тебя внушительная, — вкрадчиво заметил коротышка. — Я вот гляжу на тебя снизу… и прямо нечего добавить.

Я смолчал. Наверное, маленький вор даже на смертном одре будет изощряться в площадном остроумии. Хм, забавно, этим он похож на меня самого. Меня-прошлого, но не теперешнего. Что-то скис я, хотя буквально недавно пытался стебаться над братом Археем. А теперь… Какие уж тут шутки, уцелеть бы да заодно понять, что вообще происходит, а то ведь и правда — тычусь как слепой котенок или щенок недотопленный. Но разве суждено уцелеть… убийце государя? Человеку, на чьей совести множество преступлений, да и человеку ли? Зверю, упырю, ублюдку! Непрощеному. С грузом чужих грехов, который вот сейчас начинает давить на мою психику.

— Крэнк!

— Однако в душе я трагик, — неверно истолковал мое восклицание Проныра. — Унылый трубадур и печальный бродяга. И нос мой вечно в соплях от слез, что проливаю над страданиями этого мира. Ах, Маэт, ай!

Звучный шлепок бальзамом пролился на мои раны. Маленький вор таки загремел на ступени.

— Мне не больно! — тут же откликнулся он. — Я… фс-с-с… ай! Я акробат! Я умею падать!

Раздался звучный удар. Голос Вако пробулькал:

— Двигайся молча, ты, глумливая нежить!

Я молча сказал ей «спасибо».

Из-за очередного поворота вынырнул прямой, как палка, подъем до самой верхушки — короткий, метров пятнадцать, и чуть более просторный, я уже не боялся, что шебуршащийся брат Архей случайно стукнется головой о стену. Проход на вершину сторожили два каменных выроста, похожих на змеиные клыки. Они почти соприкасались кончиками, образуя высокую арку. Я шагнул под нее, не чуя ног, давясь хрипами, что рвались из легких.

Навстречу мне кинулся Торке. Мое сердце дрогнуло: вот, хочет помочь человек, добрая душа, а ведь по моей вине стал теперь беззубым.

Не тут-то было. Отпихнув меня, так, что я едва не полетел обратно на ступени, возница оперся о каменный клык и крикнул вниз, распираемый гневом:

— Фако! Фрафы феф! Фроклятые фурки фрафанули ф фороф! Фтоб ифы корофой пофыфся! Фдефь фе фифит Фтулимаф Фифар!

Нет, он, кажется, еще и язык прикусил. На дне моего желудка что-то шевельнулось. Похоже на упрек совести: до конца жизни вот так жевать во рту вату… Честное слово, я бы сам за такое убил! Верный Башка тут же перевел, огласив коридор трубным гласом:

— Вако! Стражи нет! Проклятые сук… сурки драпанули в город! Чтоб им коростой покрыться! Здесь же висит Джулиман Тизарр!

Снизу что-то одышливо ответили. Я не стал прислушиваться, сделал несколько шагов и свалил Архея у каменного парапета, похожего на застывшие языки пламени. Захотел сесть рядом и не сел — взгляд упал на дерево, которое возвышалось в центре небольшой ровной площадки.

— Господи…

Я одурело тряхнул головой. Оно было высоким, это дерево, высоким, раскидистым и, видимо, неимоверно старым, нет, не старым — мертвым. Потому что…

Вместо листьев на голых ветвях болтались повешенные. Их было много — человек двадцать. Висели там и тут, высоко и пониже. Старые и молодые (луна ярко освещала лица), мужчины и женщины, в отрепьях и богатых нарядах. Изломанные линии нагих черных ветвей, как бы составленных из гигантских иголок, придавали этой картине вид кошмарного сна. Ствол, у основания толстый, в три обхвата, на высоте роста человека начинал истончаться и, устремляясь ввысь, также ломано, часто изгибался, будто его терзали все хвори мира. Страшно…

Я не сдержал вздоха. Пробежал взглядом до самой верхушки, оглядел подножие. Ствол вырастал из середины площадки, рисуя идеальную окружность, и нигде вокруг корни не взломали камень, он был ровный, как лед на озере. Я шагнул к дереву, коснулся гладкой и блестящей, похожей на антрацит, коры. Теплая. Кора теплая! Я отдернул руку. Ого, значит, и скала теплая, и деревце это, веселенькое, праздничное. Такое впечатление, что в глубинах скального выроста пылает огонь. Гномы там, что ли, шуруют, в своих топках. Или эти… подземники, Прежние. Угу, только дыма не видно. За спиной раздались голоса (крэнк, сейчас меня пристроят к работе!), и я быстренько обошел дерево, глядя то на ветви, то себе под ноги. Мрачная потусторонняя красота дерева мертвых завораживала.

Туду-у-дду-даааммм, Туд-ду-ум боу-ум…

И было что-то еще, сперва не понятное осознанно. Обойдя дерево (с другой стороны у самого подножия зияла продольная, длиной в метр и шириной сантиметров десять дыра, откуда курился зловонный дымок), я вдруг понял, что именно меня тревожит. Дерево не отбрасывало лунной тени. То есть — ни чуточки. Екарный бабай!

Только повернись — и покажется, что мертвецы болтаются прямо в воздухе, их силуэты, четко обрисованные луной на камнях ограждения и на площадке, не имеют сцепки с ветвями — в воздухе застыли натянутые веревки, прикрученные… к пустоте. И все. И никакого дерева. Колдовское место. Место ужаса.

— Тьфу!

Над моей головой ржаво звякнула цепь. Плевок приземлился прямехонько мне под ноги, едва не измарав сапоги. Я отпрыгнул, нелепо взмахнув руками, и чуть не упал. Что за напасти?

— Тьфу! Гусиные потроха и телячья печень! Тьфу! Тьфу!

Я совершил новый прыжок, потом сообразил и немного отступил от квадратной клетки. Маленькой квадратной клетки, подвешенной над разломом на высоте трех метров.