А что это за предназначение, о котором трепался лысый подранок? Небось, тоже послано мне во искупление, а? Или же — и оно, и все, что со мной случилось — просто цепочка случайностей? Ну нет. Это скорее похоже на спланированную игру судьбы, ломающую мою волю. Ведь сдавшийся человек — мертвец, и этот закон не отменить ни одному королю.

Улыбка раздвинула мои спекшиеся губы. Сдаться — это расписаться в собственной слабости. А я кто угодно, но только не слабак. Я сильный — и не только физически. И теперь уже не совсем легкий. Я еще побарахтаюсь. Мозги Тихи Громова и мощь Джорека помогут! А насчет судьбы и рока — об этом можно подумать как-нибудь потом. А оно будет, это потом. Обязательно.

— Умпф… п-ф-ф… — неугомонный Архей силился выплюнуть кляп.

— Веселей, остроухий! — снова пристал коротыш. — Мы уже скоро будем на месте. А правда… Все хотел спросить тебя… Уточнить один момент… Так вот, правда, что ты в Верморе после грабежа ювелира Маркюса, отбиваясь от стражи, убил десять человек и двух яджей?

О боги! Небо! Вселенная! Я не хочу больше слышать про собственные преступления! И часовню я развалил? Да пошли вы!

— Тебя повязали на пристани, ты прятался среди складов, резал ножиками стражу, прыгая с крыш, коли б не сеть, что на тебя бросили, говорят, так бы и драпанул благополучно… А вот как набросили сеть, так и присмирел малехо… Ларта! Десять человек! Яджи! До сих пор не пойму, как ты из тюрьмы выбрался… Тебя ведь казнить хотели, под стражей в темнице держали. По особому велению королевы Велерии тебе придумали пять разных казней — начиная со сдирания кожи… Маги, дескать, удержат тебя живым, пока палач, мнэ-э-э, будет разделывать тебя под орешек. И вот… Ночью перед казнью ты вдруг исчезаешь из королевской темницы. Как же ты выбрался, а?

Я лишь глухо зарычал. Скверное у меня получилось рычание, почти вой. Тоскливый такой вой, как у волка на луну, пусть и говорят, что волки воют на луну просто потому, что хотят петь. Мы-то знаем — они тоскуют. Почему и отчего — неизвестно, но это вой тоски.

— Веселей, веселей! — глумливо хохотнул Рикет. — Да ты не хочешь, не говори. Только мы в Кустоле среди своих все в толк не возьмем — как ты из камеры исчез. Камера без окон, под стеной да у дверей — стражники. Приходят утром, значит, вести на казнь, а тебя след простыл. Только на стене матерное слово процарапано. Но я его тебе не повторю, нет. Брат Архей — он не одобряет ругательств! А-а-а, да мы уже пришли! Вот он, нарывающий палец всех воров и сволочей Кустола!

Я с усилием приподнял голову. Взгляд зацепился за луну, которая полоскалась то ли в огромной луже, то ли в маленьком озерке, издававшем нестерпимую вонь. Коняга возницы уже трюхала мимо этой клоаки, направляясь… Посреди равнины громоздился крутобокий каменный вырост размером с московскую сталинку. Угольно-черный, блестящий, он опускал в озерко тяжелые и толстые, переплетенные между собой корни — каменные корни, округлые и глянцевые, — словно вырос из этой зловонной лужи. Узкая верхушка, вся в частых острых зазубринах, казалась мне подобием окаменевшего пламени костра.

Маленький вор шмыгнул носом.

— Ковен Измавера расстарался. Да-а-авным давно. Топорная работа, жалкое подобие Святилища Измавера в Ильминдаре. Там ведь что… там десять подземных уровней и вдвое больше надземных… Ай, страшное место, не хочу про него! А тут? Вот ты мне скажи, что тут? Обычная скала без полостей, хрень собачья. Такую гору вырастить — что кучу наложить, нехитрая работа. Правда, нынешние маги и на такое не способны. То есть выращивать горы, конечно. То ли дело во времена, когда Спящий только уснул и магия была в истинной силе… Да что я тебе треплюсь, ты и сам, поди, все это знаешь…

Знаю, как же, угу.

— А вот хотела… а… я тебя спросить хотел, любезный мой друг Джорек, как…

— Заткнись.

— Э-э, я вижу, что ты не в настроении. А давай так: я возьму Архея за руки, а ты за ноги. Легче будет нести! А ты мне в благодарность расскажешь, как смылся из тюрячки?

— Хых… пошел… в tuhes.

— Ась? — Рикет прищурился.

— В dupu иди, сволочь. В задницу!

— Ходу! — Огромную Вако перекосило в седле — она была похожа на огородное чучело, почти сбитое на землю ветром. Голос звучал булькающий, хриплый.

— Вот и Вако того же мнения, хых-хых… Ходу — да побыстрей, а будешь вякать — я оторву твой гнилой язык.

Рикет хохотнул:

— Злой ты, Джорек… молва-то не врет. Злой, этот, как его, хищный!

Брешет твоя молва, коротышка. Джорек больше не злой и не хищный. Он добрый, больной и запыхавшийся. Но язык — если случится такая оказия — тебе все-таки оторвет. Брат Архей что-то замычал, настойчиво и скандально. Я встряхнул подранка, жалея, что не могу сбросить его на землю и надавать пинков — может, тогда пьяная дурь выйдет из чародея? Ох, как бы самому не упасть: ноги подкашиваются, в груди клокочет, во рту солоно от крови. И озноб как ледяная вуаль окутывает тело. Нехорошо, верно? Куда уж хуже… Регенерация отправилась покурить… с вещами. Говорят, в последний раз ее видели где-то в районе Канарских островов. Она была хмельна и обнимала стройного мулата… предательница!

Следом за Рикетом я потащился вдоль плоского берега озерка, которое курилось чуть заметным паром. Под ясной луной вода казалась черной, как нефть. От гнилостных испарений запершило в горле, начали слезиться глаза. Рикет оглянулся, кивнул:

— Их бросают сюда, когда провисят трое суток. Ты не смотри, что тут ширины ярдов двадцать. Глубина — выше крыши. Рыбка, правда, не ловится… Ребятки Аргелона как-то взяли двухсотярдовый линь… Не хватило. По слухам, там ниже — каверна и течения, и так до самого сердца земли. Короче, жмуров, казненных, бросают сюда, и они тонут, и больше не всплывают. Это ж не вода.

Я изумился.

— Хых… не… вода?

— Кровь земли, — сухо сказал коротышка. — Или гной. Или флегма. Нет, это не земляное масло, как там ее называют, нефть. Эта штука… Она, понимаешь, выступает на месте незаживающих магических ран. Я думаю, земная плоть так гниет… Рану в святилище Измавера в Ильминдаре сразу зарубцевали, а тут… силенок не хватило. Я почему и сказал: топорно сработали, суходрищи и маготрахи.

— Крэнк… Флегма…

Рикет кивнул и снова оказался рядом.

— А все же, как ты драпанул из тюрячки, Лис?

— Секрет.

— Ну и не говори… Магия?

— Секрет.

— Ой-ой-ой!

— У тебя любопытство… хых-хых… как у бабы!

Проныра расхохотался — не слишком-то откровенно.

— Смешной, Лис. Об этом твоем кунштюке судачит весь воровской мир.

Мы обогнули озерко и увидели вырубленную в скале лестницу — широкие и пологие ступени поднимались к верху островерхой скалы под резким углом, едва ли не отвесно. Метрах в десяти (я давно заметил, что считаю в метрической системе, спасибо немцам) лестница поворачивала, все так же — в объятиях высокого, по шею рослому человеку, скального коридора с гладкими стенами. Торке и Башка уже скрывались за поворотом, а их тяжеловоз, которому, кажется, наподдали по крупу, рысил вдоль скалы, низко опустив голову. Да, лошадкам сюда не подняться, и лучше их отпустить — авось уцелеют. А хватить ли мне сил подняться наверх? Вопрос не праздный, я едва держусь на ногах. Если упаду — вряд ли такую тушу кто-то будет тащить на самую верхотуру. Бросят здесь, авось подберет какая-то лярва… как бы двусмысленно это не звучало.