Донец ответил: «В строю сорок семь человек!» Лейтенант тотчас сообщил эту цифру по телефону. Положил трубку.

— Ну что они, товарищ лейтенант? — спросил Донец. — Обещают подвезти боезапас?

— А! — махнул рукой Даньшин. — С боеприпасами дело табак. На берегу нет, а с подвозом очень туго. Каждый корабль прорывается с боем. Блокада…

На верхней палубе — Донец слышал — лейтенант сказал матросам совсем не то, что ему. («Самочувствие тех, что находятся в госпитале, прежнее, а кое-кому лучше. Все будут эвакуированы на Большую землю. С боезапасом трудно, но надежда есть. Надо ждать и держаться».)

— Два «мессера» с кормы на нас! — прокричал сигнальщик и тут же подал отныне полагавшуюся команду: — Всем в укрытие! Всем в укрытие!

Держаться! Теперь это было главным. И здесь, на железном острове бухты Казачьей, и в задымленном, горящем Севастополе, на его суровых бастионах.

* * *

Контр-адмирал Владимир Георгиевич Фадеев обладал завидным качеством: чем напряженнее и труднее складывалась военная обстановка, тем энергичнее, тверже и спокойнее работал он сам и заставлял работать других.

В тот день Фадеев только что возвратился от командующего СОРом вице-адмирала Октябрьского. Обстановка в целом, и особенно на сухопутных рубежах обороны, складывалась тревожная. 19–20 июня шли напряженные бои за Северную сторону. Противник еще накануне получил возможность простреливать насквозь весь город, лишив защитников Севастополя возможности пользоваться Северной и Южной бухтами…

В воздухе господствовала вражеская авиация. Только за 19 июня на боевые порядки наших войск было сброшено 1000 фугасных и 10 000 зажигательных бомб. Гитлеровцам удалось выйти к бухте Голландия…

Метр за метром, расплачиваясь тысячами жизней своих солдат и офицеров, противник оттеснял защитников Севастополя к морю, и с каждой потерянной пядью земли положение севастопольцев катастрофически ухудшалось…

Все было взаимосвязано. Неслыханное артиллерийское и авиационное давление на суше противник подкреплял, поддерживал жесточайшей блокадой моря. Командующий 11-й немецкой армией генерал фон Манштейн выпросил у фюрера специальный авиационный бомбардировочный корпус, и с того самого времени, как этот корпус полностью перебазировался в Крым, гитлеровцы взяли под круглосуточный контроль морские коммуникации, морские подступы к Севастополю…

Все труднее становилось кораблям пробиваться в осажденный город. Так, 10 июня у причала Сухарной балки погиб от ударов вражеской авиации транспорт «Абхазия», а возле стенки Павловского мыска — эсминец «Свободный»…

13 июня на подходивший к Севастополю теплоход «Грузия» набросилась буквально туча «юнкерсов». (Теплоход вез 700 бойцов и 700 тонн боезапаса.) Пытавшийся защитить «Грузию» тральщик № 27 после неравного боя с двадцатью семью «юнкерсами» был потоплен… Одна из бомб попала в теплоход, но «Грузия» все же пришла в Южную бухту, где стала разгружаться. Однако полностью завершить разгрузку ей не удалось. Тогда же, 13 июня, теплоход был снова атакован авиацией противника и потоплен…

19 июня в двадцати милях южнее мыса Феолент был потоплен шедший в Севастополь транспорт «Белосток», который вез подкрепление и боезапас.

От перевозок подкреплений и боезапаса транспортами пришлось отказаться. Для прорыва в осажденный город стали использовать только боевые надводные корабли, а также подводные лодки…

Вице-адмирал Октябрьский был очень обеспокоен создавшимся положением и потребовал, в частности, от контр-адмирала Фадеева и начальников ПВО и тыла флота взять под личную ответственность каждый прибывающий в Севастополь военный корабль, охранять всеми мерами на подходе и у мест разгрузки, сократить до минимума время нахождения кораблей в бухтах Севастополя, для чего погрузку раненых производить одновременно с разгрузкой корабля…

Фадеев собрал накоротке командиров частей ОВРа. Каждый отчитался за свой участок службы и работы, получил четкое указание на дальнейшие действия… Когда все разошлись, Фадеев спросил у своего начальника штаба капитана 2-го ранга Морозова:

— Уточнили о плавбатарее?

— Уточнил, товарищ контр-адмирал. — Морозов раскрыл папку.

Вчера он уже докладывал о выводе из строя плавбатареи… Данные читал по журналу: «19 июня. 20 часов 20 минут. Два самолета противника Ю-88 пикировали на плавбатарею № 3. Было прямое попадание. Возник пожар. По предварительным данным, 18 человек убито, 18 человек ранено, тяжело ранены командир и комиссар плавбатареи № 3».

Контр-адмирал Фадеев, обычно сдержанный, неожиданно вспылил: «Почему «по предварительным»?! Сколько часов прошло после бомбардирования плавбатареи, а у вас все «предварительно»?! Чем занимаются Дубровский и Федоренко?[15]В каком состоянии плавбатарея, может ли она нести боевую службу по охране аэродрома? И потом, почему два «юнкерса» — мне летчики сообщили, что плавбатарея вела бой минимум с шестью «юнкерсами». Уточните лично и в 10.00 мне доложите!»

Морозов уточнил — и теперь готов к докладу…

— Обстановка на плавбатарее следующая: было убито и умерло от ран двадцать девять человек… Ранено двадцать семь. В числе убитых — командир плавбатареи капитан-лейтенант Мошенский. В числе тяжелораненых — военком плавбатареи батальонный комиссар Середа. В строю осталось 47 человек. Командиров двое — лейтенант Даньшин и старший военфельдшер Язвинский. Обязанности командира батареи исполняет лейтенант Даньшин. Я связывался с ним по телефону. Несмотря на большую убыль в зенитных комендорах, плавбатарейцы, по докладу лейтенанта Даньшина, могут прикрывать аэродром, но для этого им срочно необходимы боеприпасы. Сегодня у них нет ни одного снаряда… В строю два 76-миллиметровых орудия, два 37-миллиметровых автомата, один пулемет ДШК, то есть половина стволов от того количества, что было… Плавбатарея находится под постоянным воздействием авиации противника. У меня все, товарищ адмирал.

Доклад начальника штаба был более чем подробен, и, когда Морозов умолк, адмирал все не отрывал задумчивого взгляда от раскрытой темно-синей папки, которую тот держал перед собой. Наконец спросил:

— Теперь все точно?

— Да, товарищ контр-адмирал. Вот списки с плавбатареи…

Фадеев молча протянул руку к папке. Подавая ее адмиралу, начштаба торопливо перевернул несколько листков, открыл требуемое.

Адмирал пробежал глазами список. Ни одна фамилия не воскресила в его памяти лица погибшего, за исключением командира плавбатареи. Да и Мошенского командир ОВРа знал больше заочно — по рапортам и другим боевым документам, которые сходились к нему за все месяцы обороны, — видел его всего дважды. Первый раз в августе 1941-го, когда плавбатарея уходила с морзавода на Бельбекский рейд. Второй — в штабе Севастопольского оборонительного района, когда Мошенскому и его комиссару вручали ордена. По тому разу в основном командир плавбатареи и запомнился — рослый, крепкий.