Уже тогда, в штабе СОРа, Фадеев смотрел на Мошенского с гордостью и уважением. Плавбатарейцы и впрямь были гордостью частей охраны водного района Севастополя. Они тогда сбили более десяти самолетов противника. Таким успехом не мог похвастать ни один боевой корабль флота.

Да, никого из погибших на плавбатарее старшин и краснофлотцев контр-адмирал Фадеев не знал в лицо, не помнил по фамилии, но каждый из них был по-особенному дорог и памятен ему по доблестным делам, по тому, что сделал для Севастополя. У каждого из погибших плавбатарейцев где-то были родные, близкие… Тяжело… Очень тяжело. Почти год идет война… Два последних месяца немцы ведут жесточайший штурм Севастополя.

За все время войны контр-адмиралу Фадееву не приходилось еще держать в руках столь большой список боевых потерь. Человеческих потерь…

— Много… Очень много… Сколько бомб попало в батарею?

— Одна пятисоткилограммовая — прямое попадание. И вторая рядом с бортом, такая же.

— В самую точку попали, мерзавцы… Значит, так, товарищ Морозов, сообщите семьям. А я попрошу полкового комиссара Бобкова лично написать семье Мошенского… Найти слова, какие нужно. Это был настоящий герой. И люди его герои. Раненых, говорите, двадцать семь человек?

— Так точно, товарищ контр-адмирал.

Фадеев встал из-за стола, прошелся по небольшой комнате-кабинету. Это не было свойственно ему, и начальник штаба с удивлением следил за Фадеевым.

— Вот что, товарищ Морозов… — сказал, остановившись напротив, адмирал. — Всех раненых плавбатарейцев первым же кораблем эвакуировать на Большую землю. А если конкретно, то сегодня ночью должен прибыть «Безупречный», вот на нем. Ясно?

Морозов несколько растерялся. Где в такой короткий срок — до ночи — найдешь, соберешь раненых плавбатарейцев, кто конкретно будет заниматься их эвакуацией? Фадеев, видя замешательство на лице начштаба, посоветовал использовать для этой цели самих же плавбатарейцев, только легкораненых.

— Выделите автотранспорт, а они своих сами найдут.

— Есть. И последнее, товарищ контр-адмирал. Как быть с боеприпасами для плавбатареи?

— Как быть, товарищ Морозов? — в свою очередь спросил контр-адмирал.

Морозов ответил, что боеприпасов для нужных им орудий и автоматов нет, корабли не подвозят, а на складах давно пусто…

— Выходит, сами себе ответили. То же скажу вам и я.

— Да, но им и укрыться негде… Железный островок, а они на нем…

— Знаю, товарищ Морозов. Я сделал для них, что мог, и сделаю все, что смогу. Держать под огнем попусту не будем, а что касается постоянного воздействия с воздуха, то все мы, дорогой мой, находимся под этим воздействием. Мою машину сегодня, когда от командующего ехал, раз десять атаковали. Пришлось, как акробату, прыгать в кювет… Солидно ли адмиралу? Что поделаешь — воздушное воздействие! — Фадеев коротко улыбнулся.

Морозов, взяв документы, вышел из кабинета. Нет, не в тот день, а лишь полторы недели спустя поймет и оценит Морозов щедрость слов командира ОВРа контр-адмирала Фадеева по отношению к раненым плавбатарейцам: «Я сделал для них все, что мог…»

Уходя на подводной лодке с одной из последних штабных групп из Севастополя, находясь почти сутки под ударами глубинных бомб, задыхаясь от недостатка кислорода в переполненных отсеках, капитан 2-го ранга В. И. Морозов поймет, что ночная эвакуация раненых плавбатарейцев на эсминце «Безупречный» была в те дни больше чем наградой. То была дарованная жизнь, возможность дальнейшей борьбы с врагом.

* * *

Немецкие самолеты «ходили» над головой. Особенно досаждал «мессер», которого моряки прозвали «крестником». Его светло-желтое брюхо было в нескольких местах залатано серыми полосками… По утверждению пулеметчика Головатюка, это был старый знакомый, меченный зенитным огнем плавбатареи. С Головатюком был полностью согласен Некрасов.

— Факт, «крестник»! Через чего бы ему так свирепствовать и злиться на нас?!

Не проходило дня, чтобы «крестник» не полоснул очередью, не выпустил десяток-другой снарядов по палубе плавбатареи. Его узнавали по почерку. Он не шел, как другие, напрямую, а заходил по дуге, над самой водой, со стороны солнца… Все хотел застать врасплох. Оставаться в боевой рубке при налетах «крестника» стало опасно. Головатюк пробовал было охотиться за фрицем с помощью винтовки-трехлинейки, но лейтенант Даньшин приказал поберечь патроны: «Они нам еще пригодятся… там, на берегу!»

Последние дни плавбатарейцы все чаще думали о суше, о возможности продолжить борьбу на сухопутном фронте.

Обстановка в Севастополе становилась день ото дня тревожнее. Враг подошел вплотную к городу. На окраинах из последних сил его сдерживали поредевшие батальоны…

По ночам было особенно заметно, как стягивалась огненная дуга, все более замыкая город и бухту Камышовую.

Лейтенант Даньшин несколько раз выходил по телефону на начальника штаба ОВРа. Ну, сколько можно сидеть, ждать у моря погоды?! Нет снарядов — спишите на берег. Создайте отряд! Не может быть, чтобы сухопутному фронту не требовались бойцы. Негоже быть морякам сторожами своей, ныне бездействующей плавбатареи!

Морозов каждый раз отвечал одно и то же: «Ждите. Решаем, что с вами делать».

Долго решали… Что может быть хуже бездействия и ожидания?

…Над палубой послышалось звонкое: «Укройся! «Крестник» летит!» Старшина Бойченко, подавший эту команду, в момент съехал по трапу с мостика. Следом за ним скатился на палубу и нырнул в люк сигнальщик Поздникин.

— Так-то, Виктор, — переводя дыхание, сказал Бойченко. — «Куда ни поеду, куда ни пойду — все к ней заверну на минутку…» Слышал такую песню?

— Слышал, товарищ старшина…

— «Завернул». Сейчас сыпанет. Гляди в оба!

На подлете к плавбатарее «крестник» лег на крыло — стала видна очкастая физиономия летчика…

— Товарищ старшина! Он что-то сбросил… Во, глядите!

— Вижу…

На плавбатарею летел белый комочек — парашютик. На бомбу не похоже — слишком мал…

— Вымпел… Послание какое-нибудь фрицевское сбросил. Они осенью прошлого года нам хреновину бросали… — пояснил Бойченко и на всякий случай дернул Поздникина за рукав: — Сиди тихо! Может, подманивает…

Белый парашютик опускался точно на палубу, и Михаил Бойченко подумал: «Вот что значит безоружные… Легонькие парашютики — и те метко кидает, что же говорить о бомбах…»

Матросы не раз судачили на этот счет — почему немец не добивает плавбатарею? Положил бы пяток пятисоток — и светлая память… Пришли к выводу, что экономит бомбы. Немец — хозяин прижимистый. Зачем тратиться на то, что не мешает?..

Парашютик упал в районе кормового автомата. Свежий бриз медленно тащил его по броневой палубе…

— Товарищ старшина, разрешите? — Поздникин взглянул на небо, прикинул, что «мессер» сейчас напасть не сможет.