Появились некоторые весьма интересные работы по биодетекции. Вполне ожидаемо, что идея проведения мероприятия была высказана Джоном Черчем. Он стал вдохновителем Международной вводной конференции по вопросам биодетекции, которая прошла в сентябре 2015 года в колледже Эммануэля в Кембридже, где некогда учился сам Джордж. И снова, как и прежде, мы очень обязаны «Ройал Канин» за то, что компания выступила спонсором мероприятия, на которое собрались докладчики из Нидерландов, США, Гавайев, Италии, Швеции, а также из различных университетов Великобритании, в том числе из Открытого университета.

На конференции присутствовал Роб Харрис, он провел демонстрацию с Ульриком, Люси и Мидас. Все выступили очень хорошо. После вступительного слова Джона Черча я сделала первый доклад. За полтора дня работы нам удалось обменяться идеями с другими учеными, работающими в той же сфере, что и мы.

На конференции все поняли, что мы должны работать более тесно: ведь в наш век электронных технологий расстояние не является барьером для обмена информацией. Было принято единогласное решение, что мы должны проводить конференции регулярно, вероятно, каждые два года. Мы создали координационную группу, чтобы рассмотреть способы обмена результатами и итогами нашей работы.

Предстоит сделать еще очень многое, и я горжусь тем, что сумела разжечь огонь интереса, который теперь охватывает весь земной шар, и я уверена, наша работа принесет огромную пользу для человечества.

***

Смерть Тангля в октябре 2015 года стала для меня очень тяжелым ударом. Так же, как и для всех, кто работал в нашей организации или был с нами связан. Мы называем его собакой, которая делала историю, и это правда. Он стал звездой оригинальных исследований, доказавших скептикам всего мира, что рак имеет запах, и что собаки могут обнаружить его.

Тангль был очень сосредоточенным, спокойным, он никогда не суетился. Он всегда был дружелюбен с новыми людьми, но постоянно следил за мной, проверял, что я делаю. Его силуэт с опущенным носом, вынюхивающим что-то, навсегда закреплен в нашей литературе и на красной попонке, которую носят наши собаки. Он умер в возрасте тринадцати лет и четырех месяцев. Совершенный старик с сединой вокруг морды, частично ослепший и совсем глухой в конце своей жизни, он уже был не в состоянии ходить вровень с остальными моими собаками. В итоге передо мной встала необходимость принимать ужасное решение, с которым приходится сталкиваться всем владельцам собак: справедливо ли оставлять его в живых? Не проявляю ли я эгоизм, позволяя ему страдать только потому, что я хочу видеть его рядом? Это никогда не бывает легко. Когда мы берем собак, то знаем, что их жизнь намного короче, чем наша, и, таким образом, мы видим в них микрокосм нашей собственной смертности: погружение в немощность и старость.

Я оплакивала Тангля так же тяжко, как оплакивала всех своих собак. Тем не менее хотя я его очень любила и ценила его необычные способности и готовность к работе, а также ко всей рекламной шумихе, которая всегда преследовала его, я никогда не чувствовала Тангля своей родной душой. Было в нем нечто, что позволяло ему оставаться чуть-чуть в стороне, он был предан мне, но в то же время самодостаточен. Даже в конце, когда он намного сильнее цеплялся за меня, он не просил от меня многого, никогда ничего не требовал. Тангль всегда был особенным, и я постоянно опиралась на него в первые дни нашей работы, но это почти всегда происходило как бы на его условиях. Я помню, как чувствовала, что если я умру, Тангль сможет смириться с тем, что ему придется уйти в другой дом, где он будет любим и где о нем будут заботиться, а Вуди и Дейзи извелись бы.

Оглядываясь назад, я вспоминаю, что мистер Т. появился в моей жизни тогда, когда у меня еще были Дилл и Вуди, а поскольку я нужна была Вуди больше, чем кому бы то ни было, он принял свое положение и безропотно потрусил рядом с нами. В нем было нечто взрослое, он родился зрелым: никогда не хулиганил, не безобразничал, я никогда не слышала его лая.

Когда мой друг Роб присоединился к нашей маленькой стае, он сказал мне:

– Ты относишься к Танглю иначе, чем к Дейзи и Вуди. Ты даже говоришь с ним иначе.

С моей стороны это происходило бессознательно: Тангль просто не нуждался во мне так же, как другие. Вот Роб сошелся с ним очень близко. У Роба было нелегкое детство, он знал, что это такое – чувствовать себя изгоем, поэтому сопереживал Танглю и всегда, приезжая, первым делом спрашивал про своего маленького приятеля.

Когда пес стал старым и слабым, он оставался с Робом, пока я выходила побегать с другими собаками. Роб очень расстроился, когда Тангль умер. И именно к нему пес вернулся во сне через три или четыре дня после смерти. Роб сел, выпрямившись, на постели, разбудил меня и сказал:

– Я только что видел Тангля. Он ходил вокруг и вилял хвостом.

Тангль вернулся, чтобы попрощаться со своей родственной душой, и этой душой была не я. Мне стало грустно, но я была рада за Роба, ведь ему выпал еще один шанс попрощаться со своим маленьким товарищем, псом, который делал историю.

– Я вижу, в чем заключается проблема. Все его внимание обращено на поиски пищи, и очень важно сделать так, чтобы он соединил поиск еды с тем, что должен делать. Он мотивирован едой. У него раздвоение внимания, поэтому он должен понять, что обнаружение запаха ведет его к еде…

У Лидии было затруднение с собакой по имени Джек.

Она попросила меня взглянуть на то, почему пес слишком медленно понимает, что мы от него хотим. Джек научился находить теннисный мячик и лакомство под мисками, которые были расставлены на полу так, как мы это делали в самом начале моих экспериментов с собаками по вынюхиванию рака. Иногда мы по-прежнему использовали систему, которую разработали для обучения собак, предупреждающих больных сахарным диабетом. В конце концов, Джек перейдет к обобщенному запаху сахарного диабета. Когда он будет работать достаточно хорошо и вполне надежно, он начнет обучение на запахе конкретного человека, больного с диабетом, с которым в итоге и будет работать в паре.

– Он должен знать, что запах означает еду, а не искать запах еды, – сказала я Лидии, которая использовала кликер для того, чтобы показать своему питомцу, когда он делает все правильно.

Как бы я ни была занята, я очень люблю эти моменты возвращения к своим корням, к работе на полу с собакой, показывая ей, что нам от нее нужно, и наблюдая тот чудесный момент, когда она понимает нас. Как я уже говорила раньше, все собаки мотивированы по-разному. Это не вопрос тупой дрессировки, дело в понимании личности конкретной собаки. Мы ограничиваем количество времени, которое каждая собака тратит на обучение в течение сеанса и всегда останавливаемся еще тогда, когда она чувствует себя хорошо и радуется награде, а не когда у нее уже ничего не получается, и она теряет азарт.